Беде снится „Пурим в раю“, а я собираю факты, дабы убедиться в реальности истории, которая кажется сном».
Шломо Гендель, 2002. Фото С. Макарова.
4. Дом престарелых, Ришон ле Цион. Комната Ури Шпицера.
Ури молод, подвижен, весел, недавно обзавелся подругой в доме престарелых. В его комнате висят рисунки Фрица Генделя: улицы Братиславы, общежитие, карикатура на Бедю, выспрашивающего позволения у словацкого фашиста («Глинкова Гарда») на выход из общежития.
Лена: «Что мог просить Бедя у чиновника?»
Ури: «Он был в хороших отношениях со всеми. Наверное, паспорт, иначе не выйти в город».
Лена: «Как было в Братиславе?»
Ури: «Поначалу тяжело. Нас поселили в „Слободарне“ — общежитии для холостяков. Мужчины спали внизу, женщины — наверху. Я женился, но не мог жить вместе с женой. „Глинкова Гарда“ разрешала нам три часа ходить по двору или играть с ними в карты. Хорошее развлечение в медовый месяц. Но мы были молоды и объяты общей мечтой — Палестина, кибуц… Для нас это неудобство было временным, и мы легко его переносили. Страдали пожилые».
Лена: «Объясни, пожалуйста, про „Глинкову Гарду“».
Ури: «Это как СС в Германии. Вот этого повесили после войны (смотрит на рисунок Фрица, на котором изображен член „Глинковой Гарды“). Не знаю, что он потом наделал, но при нас он был в порядке. Как-то попросил убрать снег около своего дома. Я убрал — и получил пропуск на выход в город. Один раз попросил починить радио. Никто из нас в технике не разбирался, но я и еще двое вызвались. Нас угостили кофе и пирогом, что, видимо, обострило зрение. Я заметил болтающийся без дела проводок, соединил его с другим — и радио заработало».
Лена: «Как выглядела квартира?»
Ури: «Ничего примечательного. Кроме его огромной жены с отрыжкой».
Лена: «Ты помнишь имена?»
Ури: «Надсмотрщиков было двое. Стефан большой и Стефан маленький. Стефан большой был страшно высоким. И страшно тупым. Помню, евреи Братиславы устроили нам свадьбу в фойе общежития, и два Стефана за этим следили. Прошло два часа, и Стефан большой скомандовал: „Всем наверх!“ Я тайком дал ему взятку — бутылку сливовицы. Он сказал: „Оставаться на местах, продолжать праздник!“»
5. Заколдованный сад в Мевасерет Цион.
Шломо: «Бедя мне отдавал отцовские вещи постепенно. Каждый раз что-то одно. Он был мне вместо отца. Я все-таки ни от кого не могу добиться, зачем отец это сделал. Мама говорит, что он все время записывался в армию, сначала в британскую, потом в еврейскую бригаду… Но все же на Маврикий многих не брали по состоянию здоровья, и никто из‐за этого на себя руки не наложил…»
Лена: «Я в архиве набрела на воспоминания некоего Гольчи».
Шломо: «Гольчи! Я его прекрасно знал, я с детства был окружен теми, кто был на Маврикии, весь мир, как мне казалось, приехал с острова Маврикий в Палестину. Кроме моего отца. А что пишет Гольчи?»
Лена: «Фриц просил Гольчи повлиять на Хану, чтобы та отпустила его. Но потом сказал, не надо, он все сам утрясет. И тут раздался страшный крик. Кричала Хана. На следующий день Гольчи спросил у врача, не мог ли конфликт из‐за армии привести к самоубийству. Врач ответил, что причины куда глубже. На что он намекал? Как ты думаешь?»
6. Дом престарелых, Герцлия. Комната Ханы и Беди Майер.
Бедя: «Человек непознаваем, мы ничего не знаем о себе, все наши знания — это миф, мираж, сон. Мы играем роли и носим маски. Думаю, я подозревал об этом и в юности, но после того, что проделал над собой шутник и жизнелюбец, я понял, что ответы прописаны не по адресу вопросов».
Фотографии юного Фрица в компании, все с игрушками и улыбаются.
7. Дом престарелых в Ришон ле Ционе. Комната Ури Шпицера, 2004 год.
Лена: «Кто автор фотографий?»
Ури: «Эгон Розенблат. У него была фотокамера, и он снимал то, что происходило на корабле и потом на Маврикии. При первой же возможности он проявил пленку и начал продавать фотографии. У меня все в компьютере, могу прислать диск».
8. Протокол путешествия. Съемки на фоне рисунков и фотографий. 1940 год.
Из Братиславы — в Палестину.
«Четвертого сентября мы отплыли из Братиславы. Одиннадцатого сентября прибыли в румынский порт Тулча. Там нас погрузили на корабль „Атлантик“ и отправили в „Панаму“, как было написано в паспортах. По пути к греческим островам погода была хорошая. У острова Лесбос нас застал страшный ураган, корабль болтало, капитан командовал: „Всем налево — всем направо!“
Началась война между Италией и Грецией. Греки испугались и ни за какие деньги не желали везти в Палестину евреев с фальшивыми визами. Корабль встал. Якобы кончилось топливо. Тогда наши ребята арестовали капитана и сами повели судно. Меж тем матросы-греки выбросили в море весь уголь. Но мы не сдались и стали сжигать деревянные части корабля. Корабль превратился в скелет. В открытом море между Турцией и Кипром мы наткнулись на три английских корабля. Англичане снабдили нас углем и едой и проводили до Хайфы. Когда мы увидели гору Кармель, мы запели „Атикву“.
В порту Хайфы началась переброска на лодках с корабля „Атлантик“ на корабль „Патрию“. Это очень большой корабль. Мы поняли, что англичане хотят нас отправить дальше. В первый день с „Атлантика“ на „Патрию“ перебросили несколько сотен человек. На следующее утро мы грузили чемоданы, и вдруг раздался страшный взрыв. Это было 25 ноября в восемь утра. Мы посмотрели в сторону „Патрии“ — она исчезала на глазах».
9. Дом престарелых в Ришон ле Ционе. Комната Ури Шпицера, 2004 год.
Ури: «Дабы воспрепятствовать депортации прибывших из Европы беженцев, „Хагана“ решила привести корабль в негодность — подложить бомбу в двигатель. Взрыв был сильным, пробило днище корабля. Все находившиеся в порту бросились спасать беженцев — и арабы, и британские солдаты, и полицейские. Однако спасателям не удалось разгерметизировать нижние трюмы. Корабль затонул в течение пятнадцати минут. Большинство пассажиров удалось спасти, но более 250 человек погибли. Их похоронили в Зихрон-Яакове. Дети, потерявшие при взрыве своих родителей, были отданы в приют».
10. Дом престарелых, Иерусалим. Комната Ханы Гендель, вдовы Фрица Генделя.
Хана (ухоженная дама в перманенте, на пальцах — увесистые перстни): «В лагере Атлит, где нас держали за колючей проволокой, нам сообщили, что мы должны собрать вещи и быть готовыми утром к отъезду. От „Хаганы“ мы получили распоряжение сопротивляться. Англичане пытались уговорить нас по-хорошему. Но мы не сдавались. Мы разделись догола и недвижно лежали в бараках. Тогда нас стали бить чем попало. В бараках погас свет, смешались в кучу люди и вещи. Утром нас силой вывели по одному, завернули в коричневые одеяла. Состояние унижения. Некоторые из нас кричали в порту: „Евреи, услышьте нас, нас отправляют!“
