Переступив порог, русичи оказались в просторной горнице с обшитыми мореным дубом стенами, красно-белой изразцовой печью и длинными скамьями, тоже застеленными пестрыми коврами. Мадина стояла у окна. Надето на ней сегодня было платье из вишневого шелка, вышитое золотой нитью, а в уборе, который покрывал тяжелые черные косы, сияли густо-малиновые гранаты.
Ночью алырка, похоже, почти не спала. Под запавшими и чуть припухшими глазами у царицы темнели синеватые полукружья – совсем как недавно у ее мужа. Брови были сдвинуты, у рта залегла горькая складка.
– Выйди, – велела дочь Милонега служанке. Лишь когда та скрылась за дверью, Мадина кивнула русичам: – Здрав будь, Добрыня Никитич – и ты тоже, Василий Казимирович. Признаюсь, гостей я с утра не ждала – да еще таких.
– Нам, государыня, с тобой побеседовать нужно. Не откладывая, – у Добрыни это прозвучало жестко, но церемониться с Мадиной он не собирался. Слишком многое было брошено на кон в игре, которую здесь, в Бряхимове, вели с послами князя Владимира. – Или ты нам начистоту рассказываешь, что за чудеса такие у вас во дворце творятся, или разговор у нас пойдет совсем по-другому. Не по-хорошему. Уже не с тобой, а с твоим мужем – да с тем добрым молодцем, который себя за него выдает. Кто он – никак двойник? Или того хлеще – колдун-оборотень в Гопоновой личине?
А ведь Мадина ждала этих вопросов, тут же понял великоградец. Держалась она отменно. Не ахнула. Не побледнела. Только густые ресницы вскинулись – и глаза под ними еще сильнее потемнели, став совсем черными.
– А может, он и вовсе худ с Лысой горы? Среди них, говорят, иные так умеют в человека перекинуться, что и не догадаешься, кто перед тобой, – продолжал дожимать царицу воевода. – Тогда понятно, отчего Алыр для всех соседей по Золотой Цепи в пугало превратился… Так какая из моих догадок верная, Мадина Милонеговна?
Нет, алырской царице надо было отдать должное – владела она собой великолепно. Еле слышно вздохнула и усмехнулась. Горько и невесело.
– Никакая, – тихо сказала Мадина. – Брат-близнец. Вы что, с ним никак уже повидаться успели?
– Он нас вместо твоего супруга в тронном зале сейчас принимал. Упырь с жальника – и тот с гостями ласковее беседует, – хмыкнул Василий. – Велел посольству нашему из дворца поскорее убираться, а Великому Князю передать: воевать с Баканом Алыр будет. Это что же выходит, государыня? Алырским царством на самом-то деле твой деверь правит, а муж – просто на троне красуется? И без совести да стыда нам врал, когда обещание давал с баканцами замириться?
– Не врал он! – Глаза у Мадины зажглись гневом, но тут же царица их снова опустила и прикусила губу. – История это – долгая да запутанная, не знаю даже, с чего ее вам и рассказывать-то начать…
– А ты с самого начала начни, Мадина Милонеговна, – спокойно сказал Добрыня. Ну, хоть на этом спасибо Белобогу: все тут, во дворце – в душевном здравии и в полном разуме, и он сам тоже с ума не сошел. – Коли не потаишь от нас ничего, и мы, глядишь, тебе помочь сможем. Муж-то твой, сдается мне, в беду попал – и попал оттого, что с братом из-за нас схлестнулся? Потому очи у тебя и наплаканы?
Глаза алырки вспыхнули. Она хотела что-то ответить, но не успела.
За дверью, из сеней, послышались голоса и грохот сапог. Слов было не разобрать, но один из этих голосов русичи узнали сразу. Мужской. Зычный, сердитый и молодой.
– Ой! Как знала, что ему донесут… – у Мадины это вырвалось совсем по-девчоночьи, но царица тут же снова взяла себя в руки. – Живо прячьтесь: нельзя, чтоб мой деверь вас здесь увидел!
Мадина метнулась к стене напротив окна. Быстро нажала на хвост украшающего ее резного павлина, клюющего яблоко. Раздался легкий скрип – и Добрыня даже не удивился тому, что часть стены отъехала в сторону, открывая темный проем. Во дворце Гопона Первого он больше не удивлялся уже ничему.
– Туда, – велела богатырям Мадина. – Молчите, слушайте и смотрите. Там «глазок» есть.
Добрыня и Василий подчинились без разговоров, и потайная дверь затворилась за побратимами с тем же едва слышным скрипом.
Тайная комнатка за стеной, пропахшая пылью, оказалась совсем небольшой, однако выпрямиться здесь можно было во весь рост даже богатырям. «Глазок», о котором говорила царица, воевода нашел сразу, сдвинув на двери деревянный щиток. Правда, располагался этот щиток на уровне глаз обычного человека – не богатыря. Смотреть в искусно спрятанную за ним в стенной резьбе щель приходилось согнувшись, зато сквозь нее было видно почти всю горницу.
Воевода не мог не восхититься Мадиной: головы царица не потеряла. Торопливо сняла с подоконника малахитовый ларчик с украшениями, раскрыла и вынула оттуда длинные золотые серьги с гранатами, в цвет платью. Схватила лежавшее на столе ручное зеркальце, опустилась на скамью у печи и принялась примерять украшения.
Тяжелые сапоги грохотали уже у самой двери. Царица быстро повернулась к потайной двери в стене, приложила палец к губам и вновь уставилась на свое отражение.
Дверь распахнулась настежь, и занавесь у входа взметнулась, отброшенная в сторону. Лицо у Мадининого деверя, вошедшего в горницу, было недовольное и мрачное.
– Без пригляда, вижу, тебя одну оставлять нельзя, – раздраженно и зло бросил брат. – А Гюряту я за самовольство еще взгрею. Где Владимировы послы? Зачем приходили?
– Ушли. – Мадина и не подумала подняться. – Из моих покоев выход – не один, сам знаешь.
– Точно ушли?
– Хочешь – обыщи тут всё, мешать не стану, – брови дочери Милонега сошлись от гнева над переносицей. – Сундуки не забудь еще проверить да дымоходы. А приходил Добрыня Никитич со мной перед отъездом попрощаться. Ты ведь сам ему да его людям завтра из дворца убираться приказал… Или что – за братнину честь забеспокоился, рожа бесстыжая? Не бойся, не уроню.
Лгала царица так убедительно, что не поверить ей было трудно. А мороз в голосе Мадины голову гостю, похоже, охладил.
– Эка ты, невестка, раскипятилась, – насмешливо, но уже мягче протянул он. – Ладно уж, прости. Что у тебя там за тайны с русичами, от чего они тебя спасали да в каком ты перед ними долгу – то дело твое и Прова. А с ним ничего не станется, не тревожься. Он – в надежном месте. Посидит там, остынет – да подумает на досуге, хорошо ли клятвы нарушать, которые давал старшему брату.
Пров… Вот, значит, как на самом деле зовут Мадининого мужа, подумал Добрыня. И вот в какие игрушки он… они играют.
Тайну свою парни берегли пуще глаза. В Великограде ни о каком брате царя Гопона даже не слышали. Никому и в голову не приходило, что Гопон Первый Сильномогучий – это не один человек, а двое богатырей-близнецов. С добрым согласьем между которыми, как видно, сейчас из рук вон плохо.
– Старший нашелся, подумаешь, – фыркнула Мадина, не прекращая разглядывать серьги. – Всей радости, Николай, что ты родился, когда первые петухи у вас на подворье пропели, а Пров – когда вторые. Было бы чем бахвалиться. Вы оба мне сто раз и про это рассказывали, и про село ваше родное… Надоели своими байками хуже горькой редьки. И надо же было кому-то названьице такое придумать – Большие Вилы…
