* * *
– Да-а, это вам не Великоград, – тихонько пробормотал Василий. – Не хотел бы я в таком стольном городе жить.
Их с Добрыней кони шли рядом, стремя в стремя, шагом, неспешно. Впереди, под великоградским стягом, ехал Иван Дубрович на своем длинногривом красавце Рыжем. Древко он сжимал в левой руке, голову держал гордо, а в седле возвышался как влитой. Не всадник – картинка. Холодный сырой ветер играл багряными складками знамени, с которого глядело вышитое золотом солнце с человеческим ликом. Трепал густую гриву Рыжего, алый плащ Дубровича и красный флажок-яловец на шлеме молодого витязя. Сам парень изо всех сил старался выглядеть так, словно вовсе не в диковинку ему въезжать под посольским стягом в столицу сопредельной державы. Получалось у Ивана это совсем неплохо.
Позади Добрыни и Казимировича следовало остальное посольство. Мерно цокали по камням разбитой мостовой подковы богатырских коней. Грохотали на ухабах и выбоинах колеса повозки, в которой ехали мастер Стоум с подмастерьями. Они, все четверо, тоже принарядились, переодевшись в праздничные великоградские кафтаны. Правил повозкой Васька, сменивший на облучке Сомика. Замыкали отряд Волибор Громобой и Зоран Ланович.
Нудный моросящий дождь утих будто по заказу. На бледном осеннем солнце, которое наконец-то выглянуло из-за туч, как жар горели наконечники копий, умбоны расчехленных щитов и начищенные до блеска серебряные бляшки уздечек. Сверкала сталь доспехов, пестрели яркими красками плащи и конские чепраки. Произвести впечатление на бряхимовцев и внушить им уважение к посольству Великого Князя – именно этого хотел добиться воевода. И хотя бы первое ему уже удалось.
Сам Добрыня невольно сравнивал про себя столицу Алыра со стольными городами других держав Золотой Цепи. С гостеприимным, широкая душа нараспашку, Черговом, с окруженным сосновыми борами белокаменным Ставином, с пышным Радомом – столицей Измигунского королевства, с многобашенным Зеленовом – стольным градом богатого и гордого Триозерья… Сравнивал – и соглашался с Василием: ох, нерадостно как-то тут живется. Хоть и шумно. Уличного гама, толчеи и суеты много, а на сердце, как оглядишься вокруг, пасмурно становится.
В Бряхимов посольство въехало через северные ворота. Городские предместья, которые миновал отряд, утопали в густых яблоневых и сливовых садах. За высокими глухими оградами богатых усадеб надрывались сторожевые псы. Домишки победнее, под соломенными кровлями, таращились на дорогу из-за плетней подслеповатыми оконцами, затянутыми бычьим пузырем.
Стража пропустила послов в столицу без долгих расспросов и пререканий. Начальник караула немедля дал отряду провожатого – и велел ему показать русичам дорогу к царскому дворцу. А вот на тракте никто из доверенных людей Гопона посольство так и не встретил, хотя разминуться было невозможно, а гонец, которого сотник с заставы обещал отрядить ко двору, должен был, меняя коней, великоградцев опередить самое малое на день. Да и чернобронник, с которым русичи едва не сцепились в «Шести головах», донесение в столицу о странной встрече тоже должен был отправить.
Волей-неволей напрашивался вывод: Гопон с самого начала ясно и очень невежливо дает послам понять, что им не рад.
По дороге к дворцу Добрыня еще раз припомнил всё, что знал об алырской столице, куда воеводу судьба еще не забрасывала. Стольным градом Бряхимов стал не так уж и давно, уже после войны с Кощеем Поганым. Здесь, у брода через реку Афеню, сходились сразу несколько наезженных торговых трактов, соединявших эти края и с севером, и с землями за Кавкасийскими горами. Сперва на перепутье зашумели осенние ярмарки, потом алырский царь Воислав Гордый заложил в Бряхимове детинец, быстро обросший кольцом предместий, ремесленными слободками и деревеньками.
С юга сюда свозили шелка и пряности, из русских приграничных областей и Визовьего царства – железо, лен, пшеницу и соль. Частыми гостями были здесь и купцы из юго-западных государств Золотой Цепи, примыкавших к Сурожскому морю. Сперва небольшой город год от года богател, и уже при внуках Воислава в Бряхимов перебрался из Атвы царь со своим двором.
Улица, которая вела от северных ворот к дворцу, огибая старый городской рынок и лепившиеся к нему переулки, носила звонкое название Серебряный спуск. Это Добрыня узнал от проводника. Вытянуть из него воеводе мало что удалось: стражник, крепкий детина с пудовыми кулаками, к болтовне был не расположен и отделывался от чужаков односложными ответами.
По бряхимовским меркам был Серебряный спуск широким: две телеги свободно разъедутся, не сцепившись осями. А кое перед какими домами был он даже мощеным. Но почти везде мостовая пришла в небрежение, под копытами коней хлюпала жирная грязь, колеса повозки тонули в мутных лужах. Дома по обе стороны улицы тоже выглядели обшарпанными, с давно не крашенными воротами и облупившимися ставнями. Зато сами ворота поражали крепостью – тараном не сразу высадишь. На окнах лавок и домов побогаче, выстроенных на высоких каменных подклетах, почти везде красовались крепкие кованые решетки.
– Это для чего? – не понял Богдан Меткий.
Стражник-проводник не сразу сообразил, о чем его спрашивают, а когда сообразил, аж повернулся в седле своей чалой кобылы. На русича он посмотрел ошалело, как на юродивого:
– От татей да грабителей. Для чего ж еще?
Тут уж на алырца, точно на юродивого, уставился сам Богдан. Да не только он, все великоградцы, слыхавшие разговор. Видно, не у одного Богдана чесался язык спросить, за что тогда получает серебро из царской казны городская стража, если тати да грабители в столице так распоясались. За красивые глаза?
Расскажешь дома про здешние порядки – и правда никто не поверит…
А еще изрядно удивляло богатырей, сколько попадалось по дороге дешевых постоялых дворов, трактиров с пестрыми крикливыми вывесками и веселых домов. Судя по всему, содержать такие заведения в Бряхимове стало теперь ох как прибыльно. Куда прибыльнее, чем заниматься честной торговлей – или тем паче лепить горшки, мять кожи, плотничать, тачать сапоги… Добрыня и об этом был наслышан. Но одно дело – чужие рассказы и доклады, и совсем другое – своими глазами такое увидеть во всей непотребной да неприглядной красе.
Вечер, когда в кружалах и притонах обычно начинается гульба, еще не наступил, но из широко распахнутых на улицу дверей уже вовсю тянуло кухонным чадом, чесноком, жареным луком и вареной требухой, доносились пьяные песни, сочный мужской хохот и игривый женский визг.
Откуда-то сверху на переднюю луку седла Яромира упала веточка махрового алого шиповника, цветущего по осени в садах во второй раз. Молодой богатырь сам зарделся не хуже подаренного цветка: из распахнутого окна веселого дома, мимо которого они проезжали, высунулась пухленькая, густо набеленная и нарумяненная девица и, смеясь, поманила рукой. Обильные прелести красотки были кое-как прикрыты лишь незашнурованной рубахой, сползающей с плеч, да разметавшимися по плечам темными кудряшками. Товарищи по отряду знали: Баламут не из тех, кто робеет и теряется перед разбитными девками, но столь бесстыже откровенные знаки внимания смутили даже его.
