– А они тебя простят, – прикрикнул наймит. – После того, как чердак от помета очистишь да вонь изведешь. Мне не веришь, домового спроси, еще немного б, и уморила бы бедолагу клобукова вонища. Эх, да что с тобой говорить!..
– И то, – тяжко вздохнул Кит. – Вовсе от жадности разум потерял, ну да ничего, авось мозги на место встанут. Сам-то ты как? Не обжегся?
– Цел вроде. – Алеша подхватил воеводу под руку, увлекая в сторону. – Что за нечисть, про которую Лукьян говорит? И что за торгаши?
– Да ополоумел он! Про нечисть не знаю, а с гостями торговыми у меня по-честному, все в расходных книгах прописано. Что у кого и за сколько купил, что продал, кому и на какой товар путевые грамоты выдал… – Китыч вдруг отстранился: – Или не веришь?
– Что не ловчишь, верю, только ремесло мое такое, нечисть выискивать. Можешь поручиться, что твои купцы в охранники худов с волколаками не набрали?
– Еще чего! – набычился Тит Титыч. – Стал бы я с такими водиться.
– Не стал бы, – торопливо заверил грозно сопящего собеседника Охотник, – но нечисть, она такая, вроде и сама по себе, но где-то пусто, а где-то густо. У вас густо, сам же видел. Чудь, переворотень, даже волколачий шаман объявился, пусть и без стаи. Мало того, еще и клобука прикормили… – Можно было и про мурина добавить, но с Кита явно хватало, потому Алеша бодро закончил: – Мне, пока ответ из Великограда не придет, всяко делать нечего, поезжу по округе, посмотрю, может, и еще чего найду. В горки эти ваши Фомкины загляну, вдруг какая зараза в пещерах завелась… Кстати, а как вышло, что Лукьян домой воротился?
– Моя промашка, – развел руками воевода. – Он вроде присмирел, осоловел, только что носом не клевал, мы с Гордеем и отвлеклись. Свадьба же, молодых, того, провожать пора. Так бы и проворонили, да Устинья, умница, надоумила. Дескать, раз уж мир у нас теперь, хоть и худой, негоже без отца невестиного, ну… рубашку девичью ждать. Гордей за Лукьяном, а его и нету. Как мы отвернулись, так он, зараза, сразу проснулся и шасть домой. Мы следом… насилу успели, ты уж прости.
– Ерунда, с кем не бывает. – Ох и весела ты, доля Охотникова, скоро и не сочтешь, сколько раз заново родился. Отхватил бы колуном по затылку – и поминай как звали.
– Но хоть теперь-то пойдешь с нами? – Успокоившийся Кит лихо, по-богатырски подмигнул. – Молодым надобно… ээээ… свое до ума довести, а нам… Лукьяна запрем, чтоб чего не учудил, и за стол. Устинье, что дочь соблюла, почет оказать нужно.
– Хорош от меня сейчас почет будет, – Охотник глянул на свой рукав, а потом на колени. – От одежки так клобуком разит – гости разбегутся…
– А то Гордей тебе рубаху с портами не одолжит, а на руки тебе хоть бы и я полью. Беды-то! Ну, идешь?
– Лады, только Лукьяна про нечисть спрошу. Дыма-то без огня не бывает, может, и впрямь приметил что.
– Да никуда твой Лукьян не денется! – Воевода досадливо покосился на связанного, возле которого хлопотала Устинья. – Завтра спросишь, утро вечера мудренее. Ну или послезавтра, если посидим, как добрым людям подобает.
* * *
Посидели знатно, как положено, но Алеша поутру смог и Ежовича расспросить, и в седло вскочить. Кровь богатырская не только раны залечить помогает, но и быстро от похмелья отойти, вот воевода на крыльцо выползти не смог, хотя ночью то провожать рвался, то оползнями да обвалами пугал. Охотник клятвенно обещал избегать коварных осыпей и не лезть в пещеры, «коли там в потолке трещит», Кит подливал меду и грозил не пустить на порог, если засыплет.
К разочарованию Алеши, Фомкины горки вели себя смирно, и это начинало надоедать. Пещер, больших и малых, в невысоких меловых отрогах Тригорья хватало. В первой обнаружилась прорва летучих мышей, противных, но безвредных и совершенно бесполезных, вторая и третья оказались пустыми, хоть и глубокими, а в четвертой смарагдами сверкнули рысьи глаза, и Охотник, пятясь, выбрался наружу: крапчатое семейство его не занимало.
Он искал другое. След служившей каким-то торгашам нечисти, которая облюбовала одну из здешних нор. Это если верить сразу Лукьяну Ежовичу и клобуку, что скормил скряге байку о золоте. Притворяющиеся обогатителями демоны лгут по-умному, так, чтобы охочие до сокровищ простаки сперва в избу пустили, а затем и с душой расстались. Совсем уж бессовестным в обмен на кров да яичницу с маслом обещают обкрадывать соседей и тащить добро в дом новых хозяев, только у Лукьяна остатки совести все же имелись, а богатством Ежовичи в селе уступали разве что Гордею. Серебришком да медяками такого не проймешь, вот клобук и поднатужился – сочинил сказку про торгашей, у которых на подхвате нечисть, а раз так, воровать у них не зазорно.
Ежович на сделку согласился, и тварь обосновалась в доме. Само собой, никуда она не летала и никаких купцов не грабила, а сидела сиднем на своей бочке, жрала, гадила да наводила морок, ожидая, когда кормилец одуреет от призрачных сокровищ настолько, что решится отдать душу.
И все же Алеша Лукьяну верил, пусть и не во всем. Про воеводу Журавкин отец наврал со злости, но в любом вранье всегда есть крупица правды. Своих торговых дел Кит не таил, о странных разбойниках узнал вместе со Стояном и с тех пор был на глазах, Лукьяна до свадьбы не видел долго, а на самом празднике доверительных разговоров с бузотером не вел. Деревенские мальчишки ничего занятней охоты за Фомкиным кладом припомнить не могли, Ежович же орал про нанятую торгашами нечисть и свято верил в клобуково золото. Не на пустом же месте.
Мог ли черноярский демон знать о болтавшихся поблизости худах и волколаках, Алеша не представлял, в Китеже о таком не рассказывали, но тьма ко тьме липнет. Во время расспросов Ежович шипел, что купцы лес у воеводы лишь для вида скупают, а на деле о другом у них сговор. Кто его знает, вдруг дозволил им Кит в Фомкиных горах что-то в Кощеевы времена запрятанное искать, они нашли и теперь потихоньку вывозят? Ну а караулит находку нечисть, ведь добрым людям рядом с черным колдовством долго не продержаться. Себя Лукьян, без сомнения, причислял к добрым, а теперь еще и к несчастным – еще бы, золота лишился!
Того, что разобиженный дурак замыслил какое-то коварство, Алеша не опасался, мозгов не хватит и нрав не тот, такие напролом прут. С другой стороны, слишком уж многое в здешних краях сошлось: тут тебе и мурин с безногой тварешкой, и клобук, и Огнегор со своими задумками, и разбойники. Правда, за каким худом последним понадобилось нападать на дружинников, с которых и взять-то нечего? Подкараулили бы купеческий караван – было бы ясно, а тут… Глупость какая-то.
И откуда они в здешних краях вообще взялись, да еще так близко к заставе? Неужто Кит проморгал? Или так умело хоронились, что на глаза разъездам ни разу не попались? Дурных людей к дурным местам тянет часто, может, тут и обосновались, в этих горках разбойничьих? Местные сюда ходить опасаются, дружинники заезжают редко, а пещеры душегубам всегда были по душе. В них и следовало искать в первую очередь.
«Приехали, – доложил в отличие от хозяина следивший за дорогой Буланыш. – Вот твои осыпи, вот водопадик, а вот и куча каменная».
