– Спасибо, дружище. – Алеша сунул руку в Аленин кисет и, вытащив очередной леденец, протянул верному спутнику. – Отдохни пока, водички попей. Я скоро.
«Осыпи, – заботливо, что твой Кит, напомнил конь. – Гляди, куда ногу ставить. Мне к тебе не забраться. Самому придется».
– Как заберусь, так и выберусь, – заверил китежанин, оглядывая уже изрядно занесенную землицей каменную кучу.
Никаких сапог из нее больше не торчало, как-никак десять лет прошло. Для очистки совести Охотник обошел вокруг невольной могилы охочих до золота дурней и начал взбираться вверх, не забывая пробовать ногой выпирающие камни. Узкая, засыпанная щебнем тропка вела сперва к прыгающему по белесым валунам ручью, потом уходила в сторону к вершине холма, который при желании можно было назвать небольшой горой, разделенной почти надвое узкой сырой расщелиной. По дну ее струился мутный быстрый ручей, в зеленые ото мха склоны впивались упрямые колючие кустики, названия которых Алеша не знал. Местечко было не из приятных, и богатырь чуть ли не с удовольствием свернул к прятавшейся за уступом кособокой дыре.
Влезать в пещеру пришлось чуть ли не на карачках, но внутри оказалось повыше. Китежанин постоял у входа, вслушиваясь в зябкую пустоту, и, не ожидая ничего примечательного, из чистого упрямства пошел вперед. Как ни странно, пещера заканчиваться не собиралась, через пару десятков шагов она вильнула и сумерки сменились ночью. Лезть глубже смысла не имело, разбойникам места здесь явно не хватало, да и не протиснулись бы чудин с переворотнем в столь узкий лаз.
Богатырь зевнул и совсем уж собрался вернуться, но в глубине хрипло булькнуло. Странный, ни на что не похожий звук оборвался и тут же повторился, перейдя в низкий, отрывистый… нет, лаем это назвать было трудно. Казалось, в глубине пещеры сыпет невнятными проклятьями свихнувшийся, вообразивший себя собакой водяной.
Звуки и сами по себе были страшными, а эхо делало их еще страшнее. Не будь Алеша Охотником, он, может, и испугался бы, но сейчас ему стало досадно. Искать худов с оборотнями и нарваться на в общем-то безобидную нечисть. Впрочем, такую ли безобидную? Искателей разбойничьих сокровищ по большому счету угробили обосновавшиеся здесь кладовик на пару со своим псом-лаюном. Сунувшиеся в пещеру олухи услыхали жуткий лай, бросились очертя голову наутек и стронули похоронивший их обвал.
– Погоди, приятель, – пообещал китежанин не прекращавшему голосить лаюну, – сейчас вернусь. Только гостинчик прихвачу.
Охотнику положено безо всякой жалости уничтожать любых хоть сколько-нибудь вредоносных тварей, а Алеше к тому же надоело гонять летучих мышей. Да и Лукьяна подразнить будет весело. Дескать, вон, гляди, настоящее золото сколько лет чуть ли не под носом лежало. Был бы пошустрее, стало б твоим, а так князю отойдет. Хотя нет, не стоит дурака лишний раз ярить, Журавка уже не его, так он на жене и младших выместит. А вот сероглазой Аленке перстенек подарить на счастье да на память можно, авось слегка успокоится разбитое сердечко.
«Быстро вернулся, – мотнул гривой напившийся Буланко. – Куда едем?»
– Все-то тебе ехать, – хмыкнул богатырь, роясь в седельных сумках. – Клад тут, похоже. Причем нечистый. Может, Фомкин, может, и нет, разобраться надо.
«Подпругу ослабь, – новость богатырского коня особо не взволновала. – Попасусь. На другом бережку клевер не отцвел».
– И то дело, – кивнул китежанин. – Ты уж прости, Буланыш, но сласти я твои забираю. Для дела нужны.
«Ладно уж. Потом отдашь…»
– Куда я денусь?
«Леденец-то напоследок дай. Красный».
– Хоть два.
«Давай два».
Уже знакомая дорога короче даже с набитым заплечным мешком. У входа в лаюнову пещеру Алеша понял, что его учуяли и ждут, – ожившие наколки доложили о творящейся волшбе: кладовик как мог защищал свои сокровища, но мог он немного, то ли дело леший в своем лесу.
Китежанин, слегка морщась от оглушительного квакающего лая, упорно шел вперед узким виляющим проходом, промытым иссохшей подземной речкой. Заблудиться здесь не вышло бы и при желании, не наросло на потолке и каменных сосулек, которые кладовики, поднатужившись, могут обрушить на грабителей. Каменные своды, надо отдать им должное, зловеще потрескивали, а по стенам ползали змеи и огромные сколопендры. Иди богатырь с факелом, гады сошли бы за настоящих, только Алеше хватало его наколок. Живых змей в сумраке было бы не разглядеть, а морок он и ночью морок, и днем.
Высохшее русло, очередной раз повернув, расширилось, но не слишком: у богатого хозяина погреб больше. Китежанин завертел головой и приметил в углу сундук, который пытался загородить некто хлипкий и длиннорукий в большой шапке.
Вообще-то кладовики обладают чудовищной силой и ороговевшими пальцами-когтями, которыми орудуют на славу. Дурную; ведь недаром их еще и «щекотунами» прозывают. «Пощекочет» такой своими когтищами человека, взяв за бока, – и раздерет, ребра вырвет, что твоя мавка-навка. Проверять, справится ли длиннорукий нечистик с богатырем, Алеша не собирался, по крайней мере сразу. Вытащив из кисета пару пряников, китежанин поднял их повыше, словно поддразнивая всамделишнего пса, и весело произнес:
– Ну здрав будь, дедушка. Глянь-ка, что у меня есть! Хочешь?
Фигура у сундука вздрогнула и подалась вперед, словно принюхиваясь, а у ее ног образовалась вторая, приземистая, похожая сразу на собаку и жабу.
– Чтоб тебя, – прошипел длиннорукий, блеснув глазами. – Знающий попался!
– Ага, значит, хочешь, – твердо сказал богатырь, бросая угощение.
Кладовик ринулся к вожделенному прянику, лаюн остался на месте у сундука, тоненько подквакивая.
– Хороший пес, – одобрил Алеша. – Умный. На, держи.
Леденец лаюн схватил на лету и радостно зачавкал, похрюкивая. Кладовик уже сидел на полу, неспешно, с достоинством угощаясь пряником. Богатырь подавил усмешку и принялся раскладывать перед хранителями сундука Буланышевы лакомства.
Почему кладовики от сладкого теряют голову и забывают обо всем, неведомо даже китежским мудрецам, но кладоискателям это на руку. Самые дошлые, пока нечистики медленно, смакуя каждую крошечку, поедают сласти, успевают обчистить сокровищницу и сбежать. Алеша тоже зря времени не терял. Для порядка заглянув в заполненный трети на две сундук, Охотник обошел пещеру, обнаружил проход в следующую и вернулся к даже не повернувшему головы кладовику. Бедняга и впрямь не видел ничего, кроме леденцов да пряников. Даже собственного скорбно ворчащего пса.
– Ну и жадный же ты, – укорил обжору богатырь. – Нет бы с собачкой поделиться.
Лаюн, словно поняв, душераздирающе заскулил-заквакал. Вблизи он на пса походил больше, если бы, конечно, где-то водились короткохвостые и остроухие псы с вывороченными лапами и обвисшими, как у старого менялы, щеками. Пес взволнованно дышал, подскуливал, но на хозяйские сласти не покушался, только жалостливо водил большими круглыми глазами туда-сюда, туда-сюда.
