Если «живой голос» является основным для правосудия в процессе приведения законов в действие, он также играет ключевую роль в законодательной власти. «Парламент» прежде всего происходит от parlare, это место, отведенное для речи. Но ситуация здесь обратная по отношению к правосудию: в последней «живой голос» был обязательным для приведения в силу буквы закона, тогда как дебаты вживую, устные дискуссии с возможностью возразить имеют место с целью их последующей конкретизации в букве закона. Закон – это вовсе не исходная предпосылка, а следствие голосового ритуала, за него нельзя проголосовать, по крайней мере в приниципе, не пройдя через стадию голосового выражения. Обе ситуации в их обратной симметрии обоюдно поддерживают друг друга и образуют две половины одного воображаемого целого.
Если в этом кратком исследовании мы сделаем еще один скачок и от области права перейдем к университету, то увидим, что в рамках англо-американской университетской научной системы действительно существует институт под названием viva voce, или просто viva, который предполагает защиту диссертации, докторской степени, которая должна осуществляться «живым голосом». В большинстве университетов все экзамены и тесты сегодня проходят в письменной форме, так что в теории мы могли бы фактически пережить всю университетскую жизнь и получить диплом, ни разу не открыв рот. Вплоть до «вивы»: подойдя к этой стадии, подвергаясь решающему инициационному ритуалу, необходимо «отдать голос», мы не должны просто предоставить свое знание, мы вынуждены его исполнить. Корпус знаний кандидата должен быть написан в диссертации, которую члены комиссии – как оптимистически предполагается – внимательно прочитали, но этого недостаточно, он должен быть введен в действие посредством голоса и только таким образом стать действенным. Общий опыт данных утомительных событий показывает, что на самом деле речь идет о вопросе голосовой демонстрации; предположительная проверка и выяснение знаний кандидата имеют очень мало общего с этими знаниями как таковыми, они несут полностью ритуальный и звуковой характер (не считая нарциссических споров и факультетской политики под прикрытием продвижения чистой науки).
Но если viva представляет собой крайность образовательной системы, его ритуальный выход, голос, также вездесущ с самого начала школы вплоть до того, что становится неощутимым. Минимальный школьный механизм (этот доминирующий идеологический аппарат государства для Альтюссера) основывается на голосе учителя, который определяет его ритуальный характер и функционирует вполне по аналогии с правосудием. Учитель – это тот, кто передает Знание посредством своего голоса: Знание хранится в книгах, но оно может стать действенным, только когда оно передано голосу. Все может быть написано в учебнике, но этого будет недостаточно до тех пор, пока учитель не возьмет его на себя при помощи голоса, который приводит его в исполнение, даже если он просто читает вслух учебник. Все Знание доступно для всех в учебниках, но школа как институт функционирует единственно посредством голоса. Если во время «вивы» аспирант должен «отдать голос», чтобы тем самым претендовать на Знание, то в таком случае последнее с самого начала должно быть инсценировано голосом учителя.
Последний пример несколько отличается и является менее очевидным: выборы в большом числе языков сохранили связь с голосом – отдать свой голос за кандидата, подсчитать голоса. В английском языке эта связь слабая – считаются избирательные бюллетени, но очевидна в немецком: für jemanden stimmen, seine Stimme abgeben, Abstimmung, Stimmabgabe; во французском: compter les voix, donner sa voix; в шведском: att rösta på; в славянских языках: glasovanje, glasanje и так далее. Не идет ли в очередной раз речь о метафоре? Как может быть, что голос предоставляет повод для такого количества метафор с неоднозначными границами? Его историческое происхождение уходит в голосование при помощи голоса
[238], то есть при помощи шумных возгласов одобрения. Католические епископы избирались, например, таким образом в течение продолжительного времени; в более общем плане шумные одобрения ритуально сопровождали каждую коронацию монарха. Монархи – упаси бог – никогда не избирались, тем не менее народ должен был «отдать свой голос», когда монарх возлагал на себя свою роль
[239]. Коронация, восшествие монарха на престол, не могла быть исполнена надлежащим образом без формальных приветственных возгласов, которые основывались на неком понимании старинного изречения о vox populi, vox Dei. В парадоксальной связи Божья воля, которая проявлялась в выборе монарха, могла быть приведена в исполнение, выражая себя через глас народа, у которого не было права голоса
[240]. У народа нет власти принимать решения, в его распоряжении есть только голос для легитимации Божьей воли, и Божий глас может проявить себя только через голос народа. Народ вызывался и мог лишь ответить на призыв. Истоки изречения vox populi, vox Dei сложно определить, но его можно проследить, по крайней мере, начиная с коронации «монарха всех монархов» Карла I Великого; мы находим первое упоминание этого изречения в письме Алкуина Карлу Великому (в 798 году). Его коронация в 800 году создала внушительную проблему в отношении ритуальных возгласов одобрения, так как было решено, что в нарушение предыдущего обычая это приветствие должно было произойти после коронации, а не до нее, послужив таким образом моделью для будущего.
Выборы сохранили данный элемент ритуального использования голоса. В нашем технически высокоразвитом обществе мы все еще должны отдать свой голос или мы должны, так сказать, ритуально осуществить миф об обществе, организованном и объединенном при помощи голоса, где народ все еще призван отдать свой голос правителю. В основе последнего лежит фантазия о Gemeinschaft (общность, единение), в рамках которого все члены могут слышать один другого, и фундаментальной социальной связью здесь является связь посредством голоса. Однако голос электората должен быть молчаливым (голос, сведенный к молчанию?): он должен быть отдан письменно (при зачеркивании или обведении) и в маленькой кабине, похожей на камеру, в полной изоляции (по-французски она так и называется l’isoloir) и в полной тишине. К тому же мы должны это делать по одному, в результате чего коллективный взрыв голоса одобрения упразднен, убит в зародыше, очевидно лишившись своих основных качеств и зрелищного эффекта. Это измеренный и подсчитанный голос, голос в подчинении у арифметики, порученный письменному знаку, немой голос, лишенный какого-либо звучания; но неважно, до какой степени они стараются его задушить и расчленить, это все еще голос. Если буква конституции должна быть приведена в жизнь, в демократическом обществе она должна в очередной раз быть исполнена посредством голоса.
