Эту точку зрения разделял Фабиан фон Шлабрендорф, один из основных оставшихся в живых участников попыток сместить Гитлера. Шлабрендорф был убежден, что нет никакого риска в бескомпромиссной позиции западных держав летом 1938 года. Оккупация немцами Австрии в марте 1938 года показала, утверждает он, что немецкая армия не была готова в то время вести большую войну, «особенно если такая война означала военные действия на нескольких фронтах». По мнению Шлабрендорфа, даже нападение на одну Чехословакию поставило бы немцев перед серьезными трудностями; у них все еще не было необходимого вооружения и техники для прорыва чешских пограничных оборонительных сооружений.
«Если бы Англия и Франция вступили в войну в то время, когда немцы были заняты боевыми операциями против чехов, нет сомнения, что последовало бы очень быстрое поражение Германии». Шлабрендорф убежден, что ситуация была известна британской секретной службе, и он не может поверить, что Чемберлен и его правительство не были в свое время проинформированы об этом.
Генерал фон Манштейн, который не был связан с движением, желавшим избавиться от Гитлера, позднее подтвердил именно такое военное прочтение ситуации. На Нюрнбергском процессе (9 августа 1946 года) он заявил, что, если бы война началась в 1938 году, немцы не смогли бы успешно защитить ни «нашу западную, ни польскую границу». У него не было никаких сомнений, что, «если бы Чехословакия защищалась, мы были бы остановлены ее оборонительными сооружениями, так как не имели средств для их прорыва». Сам Гитлер, когда впоследствии ознакомился с системой обороны чехов, признал, что немецкие армии столкнулись бы с серьезной опасностью, и теперь он понял, почему его генералы настаивали на сдержанности. Однако, в отличие от своих генералов, Гитлер понимал менталитет своих главных противников в Лондоне и Париже.
Британский министр иностранных дел лорд Галифакс рассказывал своему другу, настоятелю Вестминстерского собора, что он никогда не читал «Майн кампф». Более того, он не делал тайны из своего намерения, став министром иностранных дел после отставки Идена в феврале 1938 года, сделать все возможное, «чтобы, не переходя границ чести, предотвратить войну», которую, по его убеждению, Англия в то время проиграла бы наверняка. В те месяцы между Мюнхеном и роковой неделей в марте Галифакс в переписке со своими послами много рассуждал о последствиях отсутствия адекватной военной мощи для поддержания твердого курса для британской внешней политики. 1 ноября 1939 года он сказал своему послу в Париже Эрику Фиппсу, что «отныне мы должны считаться с германским превосходством в Центральной Европе». Это было точным отражением взглядов правительства непосредственно после Мюнхена. В глубине души они все еще верили, что мир возможен, и успокаивали себя – и страну – контролируемыми мерами перевооружения.
Ключ к пониманию ситуации лежит в двойственном характере английского перевооружения. Его цель была строго оборонительной; перестраховкой на тот случай, если в будущем не оправдаются правительственные надежды на мирные намерения немецкой политики в отношении Англии. Ни до, ни после Мюнхена перевооружение не преследовало цели бросить вызов господствующему положению Германии в Центральной Европе – что бы ни случилось. Еще более существенным для нашего исследования является выяснение вопроса: произошли ли какие-либо значимые изменения в таком подходе после оккупации немцами Чехословакии.
Это снова возвращает нас к той мартовской неделе 1939 года, когда весь страх, неосведомленность, дезинформация и тревога о сохранении мира «любой ценой» завершились рядом вроде бы не связанных между собой событий, которые подготовили условия – вопреки предыдущим стремлениям к обратному – к конфронтации с Германией. В начале недели ни у кого из членов кабинета не было тревожных предчувствий. Военный министр Лесли Хор-Белиша вносил последние штрихи в подготовленную оценку состояния армии, которую он собирался представить парламенту в среду, 8 марта и в которой даже не упоминалось слово «Германия». Министр внутренних дел Сэмюэль Хор был занят подготовкой речи перед своими избирателями на ежегодном собрании в Челси в пятницу, 10 марта. Он собирался сделать несколько ссылок на заметное улучшение в международных отношениях и по этому поводу советовался с премьер-министром. Чемберлен рекомендовал ему развенчать взгляд, что война неизбежна, и подчеркнуть большие возможности для сохранения мира.
Премьер-министр лично устроил конфиденциальный инструктаж для прессы в четверг, за день до того, как Сэмюэль Хор должен был произнести свою обнадеживающую речь в Челси. Чемберлен сказал корреспондентам, что в Европе наконец «наступает период спокойствия»
[1] и имеются хорошие перспективы скорого соглашения по разоружению. Хор в своем выступлении был более экстравагантен. Он рисовал картину встречи глав европейских государств, Сталина и Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье, которые совместно разработают основы «для новой золотой эры мира». В дополнение он осудил «паникеров», которые опасаются перспективы войны. Теперь очевидно, что ни Чемберлен, ни Хор не имели намерений ввести в заблуждение общественность; они сами верили в то, о чем говорили. Кабинет министров не предвидел никаких неприятностей
[2]. После этой весьма обнадеживающей пресс-конференции премьер-министр уехал на выходные на рыбалку. Министр иностранных дел отбыл на отдых в Оксфорд. Пресса восприняла намеки сведущих людей Уайтхолла. Газеты приветствовали новые веяния и видели в предстоящем визите в Германию президента совета по торговле Оливера Стэнли еще один шаг по пути урегулирования серьезных разногласий в Европе.
На самом деле постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Александр Кадоган только что получил обнадеживающее личное письмо от британского посла в Берлине сэра Невила Гендерсона, написанное 9 марта, вместе с совершенно секретным обзором англо-германских отношений. Гендерсон отметил в своем письме, что он все еще слышит «дикие рассказы об атаках в разных направлениях, но я, откровенно говоря, не верю ни одному слову. Пока мы будем спокойно заниматься подготовкой нашей обороны, все будет, по моему мнению, хорошо. Считаю, что немцы сами остро нуждаются в мире». После возвращения из Оксфорда министр иностранных дел сразу же ответил Гендерсону личным письмом. 13 марта он написал, что он тоже почувствовал «ослабление негатива»: утихли слухи и страхи; и у него не сложилось впечатления, что «правительство Германии планирует причинение вреда в каком-либо конкретном месте». Однако в конце он мимоходом выразил надежду, что немцы в момент написания этого письма «не проявляют нездоровый интерес к словацкой ситуации».
