Книга Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу, страница 33. Автор книги Джон Кимхи

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Странная война 1939 года. Как западные союзники предали Польшу»

Cтраница 33

Пропасть между миром дипломатических иллюзий и военной действительностью увеличивалась с каждым часом. Пока Киркпатрик размышлял о намерениях Гитлера и советовал держать твердую позицию, сэр Огилви-Форбс, отвечавший за деятельность британского посольства во время отсутствия Гендерсона в Лондоне, и французский посол Кулондр обменивались мнениями по телефону, а немецкий абвер их подслушивал. Доклад о содержании их разговора был направлен начальнику штаба генералу Гальдеру, который отметил, что «наши противники знают, что мы намереваемся напасть на Польшу 26 августа». Далее Гальдер писал, что противник также знал новую дату нападения – 31 августа. Из перехваченного телефонного разговора Гальдер также узнал, что, когда Гендерсон вернется, он будет стремиться выиграть время. И здесь перед нами опять возникает эта странная загадка: британский поверенный в делах в Берлине был точно информирован относительно намерения Германии напасть на Польшу; об этом знал и французский посол. Однако не было никаких свидетельств этой определенности ни в Лондоне, ни в Париже. Скорее наоборот.

Гендерсон должен был встретиться с Гитлером на следующий день вечером. Во второй половине дня у Гитлера было совещание, на котором присутствовали Гальдер, Гиммлер, Вольф, Геббельс и Борман. Гитлер сообщил им, что он настроен добиться урегулирования: либо Данциг будет передан немцам и другие требования также будут выполнены, либо Германия перейдет к решительным действиям. Фактически к тому времени, когда Гитлер совещался со своим ближайшим окружением, последней возможности выбора больше не было. После трех часов пополудни в войска ушел приказ главнокомандующего генерала Браухича, в котором было установлено время вторжения в Польшу. Час «Зеро» наступал рано утром 1 сентября.

Точные сроки и решения очень важны для оценки той роли, какую играли дипломаты. Итак, в 3:22 пополудни 28 августа приказ начать вторжение был вновь отправлен из рейхсканцелярии. В 17:30 Гитлер совещался со своими военными и эсэсовскими советниками и сообщил им о своем намерении идти вперед и предъявить новые требования Польше «в соответствии с военной обстановкой». В 22:30 прибыл Гендерсон с посланием от Чемберлена. Гитлер прочитал его и затем пустился в серьезные рассуждения о возможных путях консолидации англо-германской дружбы, а Риббентроп пожелал узнать, поведет ли Чемберлен страну к такой политике. Гендерсон заверил его в этом. Гитлер спросил, «будет ли Англия готова принять альянс с Германией», и Гендерсон ответил, что лично он не исключает такую возможность. Беседа закончилась незадолго до полуночи обещанием Гитлера дать ответ в письменном виде на следующий день. Гендерсон ответил, что никакой спешки нет и он «вполне готов подождать». Но Гитлер многозначительно заметил, что «ждать нет времени». Гендерсон вернулся в посольство и рано утром 29 августа послал обстоятельное донесение о состоявшейся встрече.

Напрашивается вывод, что в то утро понедельника самым обсуждаемым вопросом в британском МИДе и на набережной Д’Орсе была мобилизация в Польше и Германии. Также речь шла о завершении Францией широкого круга предмобилизационных мероприятий. Кроме того, оставалось всего 48 часов до установленной даты вторжения в Польшу, и накануне ночью Гитлер сказал Гендерсону, что ждать нет времени. Сигналы едва ли могли быть более выразительными. И только один вопрос не нашел отражения в повестке дня ни у британского и французского правительства, ни у Генеральных штабов этих стран: теперь, когда нападение на Польшу неминуемо, что они будут делать? Что, в самом деле, они намеревались сказать полякам? Никто не сказал ничего.

Судя по характеру деятельности министерства иностранных дел в тот день, можно сделать вывод, что здесь все еще преобладала трактовка Киркпатрика. Донесение Гендерсона о его разговоре с Гитлером не подстегнуло к заключительным приготовлениям к максимально эффективной встрече теперь уже неизбежного нападения на Польшу. Оно положило начало обсуждению наилучшей формулировки соглашения с Гитлером.

Обсуждение началось с еще одной «памятной записки» Киркпатрика. Перед Гитлером два пути, отметил Киркпатрик. Он может начать войну, и тогда нет необходимости в каких-либо дальнейших дискуссиях. Однако Киркпатрик, очевидно, думал, что Гитлер выберет второй путь, и это его беспокоило. Он предупреждал своих шефов, что Гитлер может снизить свои требования до приемлемого уровня. Тем самым он бы выполнил свое обещание вернуть Данциг без кровопролития. Он также обеспечил бы «безоговорочное обещание англичан восстановить колонии и найти понимание с Германией». Поэтому было важно, доказывал Киркпатрик, не оставлять надежду на мир. «Если мы проявим мудрость и твердость, можно достичь вполне терпимого modus vivendi на этой основе, даже возможна какая-то степень разоружения».

«Записка» Киркпатрика настолько заинтересовала дипломата сэра Орма Сарджента, что он даже добавил к ней собственную «записку». Он опасался, что Гитлер мог иметь и третий путь, открытый для него: требовать урегулирования на своих условиях, угрожая прервать переговоры. Эти два комментария легли в основу третьего, написанного самим министром иностранных дел.

Лорд Галифакс записал 30 августа, что беспокойство Киркпатрика имеет реальную основу – «урегулирование без войны путем уменьшения требований Гитлера»; или, как у Орма Сарджента, согласие на невыгодное урегулирование под угрозой срыва переговоров. «Мы должны быть начеку в обоих случаях», – писал министр иностранных дел. И здесь мы узнаем об одном из показательных аспектов в мышлении лорда Галифакса накануне войны. «Может быть, – писал он, – вообще невозможно никакое урегулирование, пока нацистский режим остается у власти в Германии. Однако я не думаю, что это должно служить решающим фактором против работы в интересах мирного урегулирования на соответствующих условиях. И когда мы говорим о Мюнхене, мы должны помнить об изменении, которое произошло с тех пор в настроениях и могуществе этой страны…» Отсюда Галифакс делает вывод: «Если Гитлера сейчас приведут к принятию умеренного решения, то, возможно, не будет принятием желаемого за действительное верить, что это вызовет определенное снижение его престижа внутри Германии».

Кабинет собрался в тот же день, чтобы рассмотреть ответ Гитлера. Обсуждение свелось почти полностью к дипломатическим перспективам урегулирования и условиям, которые могли бы стать основой для переговоров. В один из моментов выступил Белиша с заявлением, что немцы развернули 46 дивизий против Польши и 15 дивизий против Запада, но даже и это не подтолкнуло членов кабинета к рассмотрению стратегического значения начала войны. Печальный факт заключался в том, что к этому времени поляки как военный фактор были вычеркнуты из уравнения мира и войны. Для планов союзников не имело никакого значения, будут они сражаться или нет, продержатся ли они три месяца или три недели. Это не скажется ни на королевских ВВС, ни на французской армии. Члены кабинета строили планы независимо от поляков. Они не собирались провоцировать немцев какими-либо агрессивными действиями на суше или в воздухе. В каком-то смысле военная сторона польского вопроса была решена еще до того, как началась война, – так или иначе, как бы сказал Гитлер. Оставались только дипломатические возможности, которые продолжали занимать британцев и французов еще долго после того, когда они окончательно оторвались от реальности.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация