Несмотря на то что «в распоряжении» Тибо был целый особняк, он не решался лазить в комнаты, тем паче что дверь погреба с той стороны оказалась накрепко заперта. Впрочем, и дверь, выходящая в сад, тоже была заложена изнутри железной скобой, а поднять ее у детей сил недоставало. Однако друзья пробирались в погреб через небольшое окошко с противоположной стороны здания. Оно находилось почти вровень с землей и было надежно прикрыто зарослями пожухлой травы и кустами. Если бы этих кустов не было, залезть в погреб можно было бы гораздо легче. Тибо проскальзывал туда как юркий уж, а Фрази то чулки рвала, то юбку пачкала, то ладони обдирала, поэтому замышляла как-нибудь стащить из дому большой нож, чтобы расшатать крючок одной из ставен первого этажа и все-таки проникнуть в «замок». Но Тибо все равно не соглашался переселяться из погреба в какую-нибудь из комнат. В просторном особняке он чувствовал бы себя так же неуютно, как в «чересчур чистеньком» доме семейства Бовуар.
Когда война подступила вплотную к Парижу, Фрази редко видела своего друга: Тибо все время проводил или около заставы Клиши, или в Ла Вилет, или в Бельвиле, то помогая строить баррикады, то шныряя между национальными гвардейцами, волонтерами, мобилизованными инвалидами и студентами из Латинского квартала, помогая всем, чем мог помочь, а прежде всего добывая еду: любитель и знаток погребов, он не упускал случая заглянуть в какой-нибудь брошенный хозяевами дом в предместьях и, словно дикий кабан, который по запаху отыскивает под землей трюфели, находил самым тщательным образом припрятанные припасы или бочонки домашнего вина и сидра. Однако хоть малую толику добытого Тибо обязательно приносил семье Бовуар, которую считал своей семьей, а потом хоть на часок забирался в погреб, который тоже считал своим. Немного спал там, потом убегал «на войну» – ее он, конечно, называл своей войной.
…Тибо не появлялся уже несколько дней, но теперь, когда Париж был сдан, должен же был вернуться! Без него в доме стало голодно, а то, что в «его» погреб вознамерился войти отвратительный возница, показалось Фрази настолько обидным и пугающим, что она даже всхлипнула от обиды. Уже готова была броситься к особняку и спросить у возницы, что он там делает, однако не решилась. Только чуть шею не вывернула, пока родители вели ее домой, и твердила сквозь слезы:
– Как смеет этот человек входить в погреб Тибо?! Дядя Филипп, пойдем спросим его, что он там делает!
– Успокойся, – строго сказал отчим. – Это только вы с Тибо считаете, что погреб его, а на самом деле у всякого дома есть владелец. Может быть, этот кучер выполняет его поручение, потому и осматривает погреб.
И все-таки Фрази не могла успокоиться. Дома как прильнула к окошку мезонина, которое выходило на тупик Старого Колодца, так и не отходила от него до тех пор, пока не увидела, что фиакр уезжает. Тогда она успокоилась и с удовольствием стала вспоминать свои сегодняшние приключения и особенно – серые глаза, ласковую улыбку и веселый голос своего русского спасителя по фамилии – она это запомнила! – Дер-жа-вин. «А как его имя? Хорошо бы еще хоть раз его увидеть! Хотя бы во сне!» – мечтала Фрази, засыпая, однако приснился ей почему-то Тибо, лежащий в луже крови – и не где-нибудь, а на садовой дорожке, ведущей к их дому!
Фрази закричала так, что родители прибежали в ее спаленку и не скоро смогли успокоить девочку, уверяя, что завтра Тибо обязательно вернется. Или послезавтра. Или на днях! Но Фрази долго плакала и даже засыпать снова не хотела – успокоилась, лишь снова вспомнив о сероглазом человеке по фамилии Дер-жа-вин. Думая о нем, она наконец уснула, а проснулась уже около полудня.
Первым делом ринулась к окну, открыла его и распахнула ставни. К счастью, кровавый труп Тибо на дорожке не лежал. Фрази почувствовала, как сладко пахнет весной от развернувшихся листьев жасмина. Если еще немного простоит такая же теплая погода, он скоро расцветет! В молодой траве мелькали маргаритки и примулы… А может быть, сон был счастливым и Тибо вернулся в свой погреб?
Торопливо умывшись и одевшись, она выбежала в гостиную, поцеловала родителей и только собралась выскочить в сад, как отчим остановил ее.
– Я хочу заглянуть в погреб и посмотреть, не появился ли Тибо, – объяснила Фрази, однако Филипп покачал головой:
– Нечего тебе делать в чужом доме.
У отчима и у матери были какие-то странные лица – бледные, настороженные… У Фрази упало сердце.
– Вы от меня что-то скрываете? – прошептала она испуганно. – Какая-то беда с Тибо?
– Мы ничего не знаем о Тибо, – покачала головой мать, но голос ее показался Фрази фальшивым.
– Нет, матушка, я чувствую: с ним что-то случилось! – всхлипнула она. – Я должна посмотреть, что творится в погребе!
И Фрази кинулась к дверям так проворно, что Жюстина не успела ее задержать, а отчим поймал только на крыльце.
– Не ходи туда, – пробормотал он, затаскивая девочку в дом. – Не надо!
– Почему? – насторожилась Фрази. – Почему вы меня не пускаете?!
Родители переглянулись; мсье Филипп нахмурился:
– Лучше бы ей ничего не знать – это слишком опасно.
– Если не скажете, я все равно узнаю! Убегу, буду искать Тибо! – Фрази была вне себя от беспокойства.
– Клянусь, что мы ничего не знаем о Тибо, – повторила Жюстина, прижимая к себе дочь. – Однако ранним утром, когда чуть забрезжил рассвет, в тот особняк привезли раненых.
– Раненых?! – изумилась Фрази. – Там решили устроить лазарет? В заброшенном особняке? Но ведь в Париже много госпиталей!
Отчим тяжело вздохнул:
– Не хотелось об этом тебе рассказывать, но придется, иначе ты можешь натворить глупостей. Я плохо спал этой ночью, проснулся, едва небо посветлело. Подошел к окну. И в это время около особняка появился фиакр. Кучер и еще какой-то человек вынесли оттуда трех окровавленных мужчин. В полумраке было видно, что они почти раздеты. На них не было даже рубах, только… – Мсье Филипп запнулся. – Только нижнее белье.
Фрази увидела, что мать слегка покраснела, да и ей самой стало неловко. При женщинах, тем более – при девочках о таких вещах считалось неприличным даже упоминать!
– Потом их перетащили в погреб, – продолжал отчим.
– В погреб Тибо? – удивилась Фрази. – Но зачем? Там ведь холодно. И кто эти люди? Почему они в крови и почему раздеты?
Отчим приложил палец к губам:
– Это тайна. Ты должна дать слово, что будешь молчать.
– Даю, даю! – выпалила Фрази. – Буду молчать, Deus testis est!
[79]
– Это раненые французские солдаты. Русские выбрасывают их из госпиталей, срывают с них повязки и сразу убивают. Или стреляют в них, или отрубают головы. Нашлись храбрецы, которые украдкой увозят бедных раненых героев и прячут их в заброшенных домах, – объяснил мсье Бовуар. – Один из таких храбрецов, как ни странно, – тот самый кучер, который вчера привез нас домой! Не зря он присматривался к этому особняку: искал место, где можно будет спрятать бедных раненых героев. А с кучером я столкнулся лицом к лицу, когда оделся и вышел на улицу. Хотел выяснить, что происходит.
