– Похоже, – кивнул Тибо. – Может быть, и так. А что это значит?
– Так зовут одного русского.
– Таких имен не бывает, – ухмыльнулся Тибо.
– У русских бывают! – рассердилась Фрази. – У него глаза серые?
– Откуда мне знать?! Он без сознания валялся, глаза закрыты были. А с чего ты взяла, что они серые? Ты его раньше видела, что ли?
– Он меня вчера спас. Меня толкнули прямо на мостовую, когда по бульварам шли войска, – захлебываясь, бормотала Фрази. Ей стало так страшно, что зуб на зуб не попадал. – А Дер-жа-вин меня прямо из-под копыт выдернул. И к себе в седло взял… – Она слабо улыбнулась, вспомнив, как уткнулась носом в его мундир. – А потом какой-то отвратительный дядька в коричневом рединготе с оборванными пуговицами начал кричать, что русские нарочно своих лошадей на людей направляли. Но это неправда! Дер-жа-вин меня…
– Помолчи-ка! – сжал ее руку Тибо. – Говоришь, человек в коричневом рединготе с оборванными пуговицами?
– Ну да.
– Он высокий такой? Этот, в рединготе?
– Да… худой и высокий.
– И шипит, когда говорит?
– Еще как шипит.
– Фрази! Тот человек, который бил последнего Жана или как его, последнего пекаря, – на нем тоже редингот без пуговиц!
– Неужели тот самый? Он и правда ненавидит русских! И кучер, их сюда привез кучер… он говорил, что отомстит русским! – воскликнула Фрази.
Вдруг вспомнились слова отчима: дескать, кучер осматривал погреб еще позавчера, в тот самый день, когда русские только вошли в Париж. Отчим решил, что кучер почувствовал беду. А он, оказывается, искал место для того, чтобы заточить пленников!
– Надо спасать Дер-жа-ви-на! Надо всех пленников спасать! Слышишь? Фиакра нет, наверное, эти злодеи уехали. Мы должны что-то сделать! – в отчаянии стиснула девочка руку Тибо.
– Да, они уехали, – кивнул Тибо. – Но… Давай лучше подождем, пока твои родители вернутся. Может, они поговорят с этим, который без пуговиц, все выяснят…
– Да кто знает, когда они вернутся? – сердито пожала плечами Фрази. – Может быть, только к вечеру. И что они могут выяснить у человека, который держит в плену русских? Он им что-нибудь наврет, как наврал кучер дяде Филиппу, – вот и все. Бежим скорей в погреб!
– А если мне показалось? – нерешительно взглянул на нее Тибо. – Если там вовсе не русские? Или, может, там плохие какие-то русские?
– Ты же только что твердил, что русские хорошие! – удивилась Фрази.
– Даже если русские хорошие, все равно – они наши враги, – помолчав, выпалил Тибо. – Ну как ты не понимаешь?! Я не могу ради русских предать французов. Я видел, как наши погибали, как их убивали русские. Да, это было в бою, да, русских там тоже убивали, да, я благодарен их императору за то, что он приказал не трогать Париж, за то, что пленных отпускали, но я не могу… Может быть, последний пекарь или как его там… может быть, он злодей ужасный, может быть этот, который без пуговиц, ему мстит за своего брата или сына! Если я приведу сюда русских солдат, они убьют тех, кто держит их в погребе. Убьют французов! Наших убьют!
Фрази растерянно смотрела на своего друга.
Неужели Тибо прав? Если бы она не была «немножко» русской, если бы Державин не выдернул ее из-под лошадиных копыт, не спас от смерти, разве она рвалась бы выручать из беды чужих людей – вполне возможно, жестоких и страшных врагов Франции?
– Вот если бы точно знать, что в самом деле там твой спаситель, тогда, конечно, ты у него в долгу и ему надо помочь, – вдруг задумчиво проговорил Тибо. – Надо заглянуть в погреб и посмотреть на пленников!
Фрази даже запрыгала от радости:
– Да! Конечно!
– Тогда поскорей, пока охранники не вернулись! – скомандовал Тибо. – Я видел, они в своем фиакре уехали. Заглянем в окошко, а потом подумаем, что делать будем.
Скандал
Париж, 1832 год
…И вот очередная пятница, и вот приближается очередной полдень, когда в известной нам редакции ждут очередную корреспонденцию Лукавого Взора, и вот пунктуальные Вашерон-Константен уже начали исторгать из своего заслуженного нутра подготовительные хрипы, и вот все «бульвардье» извлекли из карманов свои «брегеты», исполняя еженедельный ритуал, и вот слышен топот ног человека, торопливо поднимающегося по лестнице, и вот нетерпение зажглось во всех глазах, а одно сердце забилось от волнения так, словно готово было выпрыгнуть из груди, и вот дверь отворилась… На лицах Вальмонтана и Конкомбра выразилось всего лишь естественное любопытство, в то время как главный «бульвардье» и репортер Ролло натурально разинули рты, да так и вытаращились на вошедшую особу.
На ней был надет бесформенный синий блузон, перехваченный на талии черной косынкой, и синяя юбка до щиколоток. Щиколотки эти, обтянутые грубыми нитяными чулками, были, впрочем, настолько тонкими и изящными, что могли бы заслужить всеобщее мужское одобрение, когда бы не соседствующие с ними вульгарные деревенские сабо. Но вовсе не красота щиколоток и уродство сабо заставили так бурно отреагировать редактора и репортера! И даже не пресмешная соломенная шляпа с облезлыми перьями (наверняка принадлежавшими когда-то отнюдь не страусу, а, пожалуй, петуху) привлекла их внимание, и не линялые митенки – на одной руке иссиня-черная, на другой рыже-черная… видимо, краска была низкого качества и подвела при стирке. Араго и Ролло озадаченно созерцали рыжие неопрятные лохмы, торчащие из-под шляпы и почти закрывавшие лицо. Оба пытались вспомнить, где они такие же лохмы видели – причем совсем недавно. Правда, раньше эти лохмы сопрягались в сознании обоих с каким-то громоздким и не вполне чистым чепцом… И все-таки догадка не успела озарить обоих «бульвардье» раньше, чем загадочная посетительница возопила:
– Вот так шюрприж! Вы как шюда попали?!
– Андзя?! – узнав посетительницу, воскликнули редактор с репортером. И недоумевающе переглянулись, словно надеясь найти друг у друга то ли подтверждение, то ли опровержение этому узнаванию.
Кстати сказать, со времени их достопамятной встречи в сером особняке это был первый случай, когда они взглянули друг другу в глаза. Несмотря на то, что Араго блистательно, как он полагал, вышел из неловкого и унизительного положения, поставив в таковое своего репортера, себе-то самому врать смысла не было: он отлично знал, что этот мальчишка преуспел там, где потерпел поражение его начальник. Более того, о его наглой лжи наверняка уже знал и Ролло – он ведь вполне мог за минувшие дни встретиться с прекрасной Стефанией, которая и сообщила ему, кто здесь победитель, а кто проигравший. Да и не только в Стефании было дело! Араго мучила мысль, что Ролло смог оказаться более догадливым, более удачливым или более пронырливым, чем он, и какими-то неведомыми путями выяснить, кто скрывается под псевдонимом Лукавый Взор.
Промолчит он о своем открытии? Не выдаст это имя прекрасной и опасной Стефании? Вряд ли…
