– Спасибо, друг Жильбер! Раздели это между своими работягами, кому из-за меня хлопот прибавилось. И себя не забудь.
– Можешь не сомневаться, не забуду! – хохотнул Миго. – Держи перо, подписывай выпуск – и начнем печатать.
Подарок брата Бонфилия
Нанси, 1824 год
– Позволь, Фрази, я сам поговорю с ним, – сказал Шарль, когда коляска подъехала к дому.
– Ты мне не веришь? – сдавленно спросила Фрази. – Значит, зря я потратила столько сил, чтобы убедить тебя?!
Слезы, которые она с трудом сдерживала всю дорогу, чтобы толком пересказать Шарлю все, что узнала от брата Бонфилия, хлынули так бурно, что Фрази не успевала их вытирать одной рукой, другой безотчетно прижимая к себе Библию.
Шарль недоуменно уставился на девушку: похоже, он не считал ее способной на такой взрыв чувств.
– Пожалуйста, Фрази, – наконец ласково попросил он. – Я верю тебе, но я хочу с ним поговорить сам. Неужели ты не понимаешь? Девять лет он прожил в нашем доме. Он был не только моим слугой, но и моим другом. И в твоем рассказе многое кажется странным… Что плохого сделала ему твоя матушка? Она была образцом добродетели, настоящим совершенством доброты! У него не могло быть никаких причин так жестоко расправиться с мадам Бовуар. Но, если он в самом деле совершил это преступление, почему не бежал потом? Почему не скрылся? Разве это не доказательство его невиновности?
У Фрази мигом высохли слезы. Вопрос Шарля показался ей на редкость коварным и оскорбительным. Ну что же, не зря его, несмотря на молодость, считают одним из лучших адвокатов Лотарингии! Ведь задача адвоката – вывернуть все обстоятельства дела наизнанку, чтобы защитить своего подопечного, будь он даже отъявленный злодей!
– А зачем ему скрываться? – недобро усмехнулась Фрази. – Да никому и в голову прийти не могло, что это все подстроил он! Клодетт могла его выдать, поэтому он заставил ее уехать в деревню, надеясь, что она никогда не вернется в город. Откуда ему было знать, что его любовница будет так страдать из-за своих грехов, что уйдет в монастырь? Да и там она ни за что не призналась бы в том, что совершила по наущению своего любовника, если бы ее не узнал мой отчим и если бы брат Бонфилий не заставил ее заговорить!
– Любовница! – сердито воскликнул Шарль. – Любовник! Откуда тебе известны такие слова, малышка Фрази?! Ну да, я всегда говорил, что моя мать слишком легкомысленно подходит к выбору книг, которые ты читаешь!
– Не заговаривай мне зубы, – прошипела Фрази. – Не уводи разговор в сторону. Я не прокурор, которого тебе надо сбить с толку, чтобы защитить преступника. У нас есть все доказательства, а ты…
– Это не доказательства, а оговор, – рявкнул Шарль. – Почему ты так слепо поверила бреду испуганной женщины, но не веришь человеку, которого знаешь большую часть своей жизни и не видела от него ничего, кроме уважения и услужливости?
– Потому что Клодетт, то есть сестра Мириам, покончила с собой, – вздохнула Фрази. – А перед смертью не лгут.
– Это все ведь тебе сообщил твой приятель монах? – презрительно проговорил Шарль. – Ни на грош не верю ему и его постной физиономии! Постной и лживой! Может быть, ты и знаешь слова «любовница» и «любовник», но мало знаешь жизнь. В монастырях такие дела творятся… Когда ты станешь моей женой и немного повзрослеешь, когда начнешь понимать, что к чему, я дам тебе почитать пару книг… запрещенных, конечно. Одну написал итальянец Боккаччо, другую – наш знаменитый Дени Дидро.
– Еще раз прошу: не заговаривай мне зубы, – бросила Фрази. – Между прочим, и «Декамерон», и «Монахиню» я читала. Да-да! Взяла из твоего книжного шкафа. Местами смешно, местами отвратительно. Брат Бонфилий ничем не похож на тех развратников, которые там описаны. Если ты не веришь ему, можешь поехать в монастырь и поговорить с теми, кто слышал признание Клодетт. Например, с матерью аббатиссой.
– Мне нужны не разговоры, мне нужно признание обвиняемого, – холодно процедил Шарль. – А ты… значит, ты способна на ложь? Ты читала эти запрещенные книги тайно от меня?! Ну и ну! Теперь я еще меньше верю этим монастырским наветам и хочу, чтобы этот выдуманный вами преступник признался, глядя мне в глаза! Ты, наверное, мимо ушей пропустила мои слова о том, что он был мне не только слугой, но и другом? Он мог тысячу раз уехать, мы дали бы ему денег на дорогу, но он не хочет покидать наш дом, он любит моих родителей, как своих: ведь он давно остался один, его отец и мать убиты русскими, оттого он и прибился к полку, в котором стал барабанщиком! Он привязан к нам, он…
– Он привязан к тебе и твоей семье, но это не помешало ему убить мою матушку, – яростно выдохнула Фрази. – Но почему ты так злишься, Шарль? Если он невиновен, ему достаточно будет сообщить об этом. Он вполне может презрительно пожать плечами и сказать, что я клевещу на него. Какая разница, на чей вопрос, твой или мой, он ответит: «Нет, я не виновен! Я этого не делал!» Какая разница?
– В самом деле, – улыбнулся Шарль, которого явно утомил этот спор, казавшийся ему бессмысленным. – Именно поэтому я и прошу тебя позволить мне задать этот вопрос. Я должен оказать хотя бы подобие уважения человеку, который девять лет был мне другом и которому может быть предъявлено несправедливое обвинение.
– Девять лет? – хрипло хохотнула Фрази. – Да, это большой срок. Но я считалась твоей невестой с самого рождения. Почти шестнадцать лет! Это что-нибудь значит для тебя? Или ты считаешь это настолько незначительным, что хочешь лишить меня права обвинить убийцу моей матери? А возможно, ты думаешь, что я недостойна не только чести обвинить убийцу, но и недостойна чести быть твоей невестой?
Шарль высокомерно вскинул брови:
– Фрази, я не узнаю тебя. При чем тут честь быть моей невестой? Ты прекрасно знаешь, что об этом сговорились наши отцы!
– Ты имеешь в виду, что тебе деваться некуда? – улыбнулась Фрази и перевела дыхание. Ее только что трясло от возбуждения, кровь стучала в висках, она сама себя не слышала, ничего не видела вокруг, но в эту минуту на нее снизошло вдруг ледяное спокойствие.
Оглядевшись, девушка лишь теперь заметила, что, начав спор на улице, они с Шарлем уже вошли в дом, миновали просторную прихожую и теперь стоят в салоне. В доме царила тишина: хозяева, очевидно, отдыхали в своих спальнях в другом крыле дома, этажом выше, а прислуга, как всегда, была освобождена от работы по случаю воскресного дня.
– Ты недавно говорила о чести, – зло сказал Шарль, и девушка поняла, что он вне себя от ярости и сдерживается из последних сил. – Я человек чести и исполню обещание, которое дал мой отец! Я возьму тебя в жены. Хотя, наблюдая твое поведение сейчас, я впервые задумался о том, что это вряд ли принесет нам счастье.
Фрази пристально взглянула на него и рассмеялась так, что Шарль с изумлением уставился на нее: только что была вне себя от ярости, а теперь хохочет?.. Загадочная девчонка!
– О мой дорогой Шарль, ну так я сделаю тебя счастливым! – воскликнула она. – Ты говоришь, что о нашем браке договорились наши отцы? Твой отец сговаривался с моим отчимом, разве не так? Но мой отец, мой родной отец не принимал в этом участия. Поэтому договор можно считать недействительным.
