– Что ты несешь! – сморщился Шарль. – Всем прекрасно известно, что мсье Филипп твой отчим, но он удочерил тебя официально, а значит, имел все права решать твою судьбу. Так что я обречен жениться на тебе, я просто обязан это сделать!
«Не волнуйся, друг мой, я освобожу тебя от этого обязательства», – хотела сказать Фрази. Она точно знала, что еще и рта не раскрыла, а между тем слова уже прозвучали!
Они были произнесены насмешливым мужским голосом – голосом Стаха, который, заложив руки за спину, стоял в дверях, ведущих в прихожую.
– Поскольку я слышал ваш разговор почти с самого начала, можете не спорить из-за того, кто первым начнет задавать мне вопросы, – сказал он со своим неистребимым шипящим польским акцентом, к которому Фрази уже привыкла было, но сейчас содрогнулась от отвращения и страха. Казалось, ядовитая змея подползает к ней и шипит, чуть ли не захлебываясь от переполняющего ее яда! – Отвечу вам обоим: да, мадам Бовуар обязана своей смертью мне. Да, это я совратил дурочку Клодетт и пообещал жениться на ней, если она в тот вечер прибежит к твоей матери, Фрази, которая была в гостях в этом доме, и скажет, что ее милой девочке очень плохо, а потому мсье Бовуар просит жену вернуться домой как можно скорее. Причем сделать это следовало незаметно: чтобы не переполошить остальных дам-рукодельниц. Я точно все рассчитал: они так кудахтали, так были увлечены своей болтовней, что даже не заметили ухода мадам Бовуар. В запасе у меня были и другие планы, но повезло с первого раза. Я подстерег ее на лестнице, подал руку – якобы помочь сойти со скользких ступенек, перехватил другой рукой под горло, сломал ей шею и столкнул с лестницы.
Ноги у Фрази подкосились, в глазах потемнело. Наверное, она упала бы, если бы Шарль не оказался рядом, не подхватил, не подвел к креслу и не помог сесть. Взяв из ее рук Библию, которую Фрази едва не выронила, он положил тяжелую книгу на каминную полку. В другое время Шарль не преминул бы открыть ее и посмотреть, отчего она так тяжела, но сейчас был слишком потрясен услышанным и едва ли понимал, что делает. Он не сводил глаз со Стаха, которого считал невинным и оклеветанным, но который хладнокровно – и как хладнокровно! – признался в жестоком убийстве.
– Не может быть… – пробормотал ошеломленный Шарль. – Но почему, за что?!
– Разве ты забыл, как эта лихота
[170], – он кивком указал на Фрази, полулежавшую в кресле почти без чувств: страшная картина убийства матери стояла перед ее глазами, а голос Стаха доносился словно бы издалека, – призналась, что спасла русского гусара? Спасла русского! Да у меня руки по локоть в крови от этих тварей, врагов Польши с незапамятных времен! В рядах наполеоновской армии я сражался с ними во время войны, я тайно убивал их, прячась в лесах, я поджигал дома, в которых они жили… Ну ладно, здесь, в Нанси, люди вынуждены были принимать их у себя, подчиняясь приказу. Но я не мог оставить безнаказанным то, что совершила эта девчонка! О, мои руки дрожали от нетерпения придушить ее. Но она была ребенком… я не мог лишить жизни ребенка! Я видел во время войны мертвых детей, и это было так ужасно, что я поклялся никогда не убивать ребенка. Но я мог превратить жизнь этой девчонки в кошмар, убив ее мать. Так я наказал и ее саму.
– Но моя матушка ничего не знала! – с трудом прошептала Фрази. – Она не принимала участия ни в чем! Они с дядей Филиппом вернулись домой, когда все уже закончилось! Когда Державина увезли!
– Я же сказал, что должен был наказать тебя, – презрительно взглянул на нее Стах. – Или ты настолько тупа, что не можешь этого понять? Если бы ты не полезла спасать русского, твоя мать была бы жива, понимаешь? Почувствуй это: ты сама убила ее, по твоей вине она погибла! Осознай! Сдохни от горя и раскаяния!
– Стах, ты безумец! – выкрикнул Шарль. – Вспомни, как я нашел тебя окровавленным, избитым, полуживым. Ты просил о милосердии – и я спас тебя, спас твою жизнь из милосердия, а не потому, что ненавижу русских и люблю их врагов. Но ведь и Фрази спасла того человека из милосердия. Это чувство даровано нам Богом, оно отличает нас от животных! Разве можно винить человека за то, что он исполняет божью волю? Исполняет свой долг?
– Долг милосердия? – холодно усмехнулся Стах. – Нет ничего выше долга перед Ржечью Посполитой
[171].
– Это что такое? – удивился Шарль.
– Так зовется моя страна. Мое отечество! Моя родина.
– Ты прав, конечно, – пробормотал Шарль. – Нет ничего выше долга перед родиной, однако же…
– При чем тут чья-то родина?! – фыркнул Стах. – Мне наплевать на другие страны, для меня существует только Великая Польша, моя родина, – и долг благородной мужской дружбы. Ты был мне настоящим другом, Шарль. Но не думай, что я так долго жил здесь лишь потому, что не хотел расставаться с тобой и был благодарен тебе. То есть, конечно же, благодарен! Поэтому я хочу отплатить добром за добро – и одновременно исполнить свой долг. Наконец-то я это сделаю!
Он медленно выдвинул вперед руку, которую до этого держал за спиной. В ней оказался пистолет. И Стах направил его на сидящую в кресле Фрази.
– Тебе вот-вот исполнится шестнадцать, ведь так? – улыбнулся он. – Ты уже не ребенок! Я хотел дождаться этого дня. Но придется поспешить. Не горюй о ней, Шарль. Ты меня еще поблагодаришь, когда найдешь другую невесту, достойную тебя! А эту я сейчас убью.
Фрази как завороженная смотрела в черное дуло, но вдруг Шарль сорвался с места и бросился вперед:
– Не надо, нет!
Он лишь на миг оказался между Фрази и Стахом, и в это мгновение грянул выстрел.
Шарль упал.
– Пшекленьство!
[172] – вскрикнул Стах, ошеломленно глядя то на него, то в дуло пистолета. – Зачем? Что ты наделал, Шарль?! Шарль…
И тут оплетавшая Фрази сеть горя и страха словно бы свалилась с нее. Девушка сорвалась с места, одним прыжком подскочила к камину и распахнула Библию.
Заветный листок со словами «Justine et vengeance» прикрывал тщательно вырезанную в книге выемку. Там лежал пистолет.
Гладкая, отшлифованная множеством прикосновений рукоять с клеймом знаменитого оружейника Николя Ноэля Буте, длинный латунный ствол, чеканное ложе, клеймо… Не зря Шарль научил свою невесту стрелять!
Фрази схватила пистолет, повернулась к врагу, палец коснулся спускового крючка. Стах сделал было движение броситься вперед, вырвать у девушки пистолет, но понял, что выстрел опередит его. Мгновенно перескочил через окровавленное тело своего бывшего друга и метнулся в прихожую.
Заскрежетал засов, опущенный много лет назад, после смерти Жюстины.
Фрази наклонилась над Шарлем. Под ним расплывалась кровавая лужа, глаза были закрыты, но он дышал, он был еще жив!
