– Ты умеешь ездить верхом? – удивился Араго.
– Ну да, – игриво хихикнула Агнес. – Разве ты забыл? Может быть, напомнить?
Араго растерянно отпрянул, но, к его облегчению, Агнес простерла свои шаловливые пальчики не к его полураспахнутому халату, а осторожно коснулась своего ужасного носа:
– Ох, мне сейчас не до того, я и забыла… Как же больно! Наверное, я даже путешествия в дилижансе не выдержу!
– Разумеется, – закивал Араго, которому меньше всего хотелось тащиться в дилижансе, да еще быть связанным его расписанием, да еще имея в качестве компаньонки Агнес с безобразно распухшим носом. – Тебе нужно вернуться домой и полежать с ледяным компрессом. Да куда же пропал Гастон?
Араго занервничал. Ехать в Монморанси надо как можно скорее, чтобы обернуться до темноты. Если поляки и в самом деле появляются на мельнице только под вечер, лучше оказаться там в отсутствие хозяев.
– Выпей кофе, поешь, – сказал он, – а я пока оденусь.
– Хорошо, – согласилась Агнес. – Но туда нельзя приезжать безоружным! Это может быть опасно!
– Пожалуй, ты права, – пробормотал Араго, с тоской вспомнив потерянный «дерринджер», и выдвинул нижний ящик комода. Там, прикрытые старой фланелью, в особой шкатулке лежали два отличных капсюльных пистолета и весь приклад к ним: пороховница, коробочки с пыжами, капсюлями и промасленной губкой.
– Мне всегда хотелось увидеть, как заряжают такие пистолеты, – сказала Агнес. – Мой дед был оружейный мастер, я совсем маленькой часто наблюдала за его работой и тоже хотела стать оружейным мастером. Можно посмотреть?
– Почему бы нет? – усмехнулся Араго. – Но все-таки мне хотелось бы сначала переодеться.
– Пожалуйста, ну покажи… – начала канючить Агнес, и Араго сдался.
Новые капсюльные пистолеты нравились нашему герою куда больше тех кремневых дульноразрядных, с которыми он прошел войну и которые в последующие годы верно служили ему на дуэлях, – нравились прежде всего тем, что их было гораздо удобнее заряжать: ствол легко откручивался от казенника
[174]. То есть пулю было установить легче, не мучиться с шомполом. Вот и сейчас Араго быстро отвинтил хорошо смазанный ствол от рамки, отложил его и засыпал в казенник порох из пороховницы с крышкой на пружинке. Порох высыпался в ствол через носик, который служил меркой. Затем в казенник легла пуля, ствол был прикручен, а на брандтрубку
[175] надет капсюль.
– Теперь осталось поставить курок на боевой взвод, и пистолет будет готов к стрельбе, – сказал Араго. – Сама понимаешь, я это сделаю только в том случае, если придется стрелять.
– Можно я попробую зарядить второй пистолет сама? – жадно попросила, вернее, протрубила Агнес, но Араго качнул головой:
– Если хочешь быть уверен в оружии, заряди его сам.
Это он и проделал со вторым пистолетом, слегка щеголяя своим умением. Вытер почти не испачканные руки о фланель и спрятал ее в комод. Пистолеты и прибор положил в шкатулку.
– А порох не рассыплется? – заботливо спросила Агнес.
– Сам по себе, конечно, нет. Но если он отсыреет – например, в ствол попадет вода или я буду слишком долго носить заряженный пистолет, – порох лучше поменять. Тогда я снова отвинчу ствол и проделаю все эти действия в обратном порядке, – пояснил Араго. – Впрочем, с кремневыми пистолетами такая неприятность происходила гораздо чаще. Кроме того, кремень стирался, огниво забивалось нагаром от сгоревшего пороха, да и дальность стрельбы была невелика… Однако урок окончен, Агнес, – сказал он деловито, доставая из верхнего ящика комода, служившего ему кассой, несколько пятифранковых монет и кладя их на стол. – Я очень за тебя беспокоюсь. Как бы этот удар подлого Тибурция надолго не испортил твоей красоты! Тебе нужно немедленно заняться своим лицом. Как только Гастон вернется со льдом, попроси его нанять фиакр и отвезти тебя домой. Если надо, пусть позовет к тебе врача. Здесь, – он прикрыл ладонью стопку монет, – достаточно на первый раз. Вернувшись из Монморанси, я зайду к тебе и принесу еще денег. А теперь мне нужно как можно быстрее привести себя в порядок и отправиться в Монморанси.
И, стремительно чмокнув Агнес в щеку, Араго устремился в гардеробную.
– Ты правда придешь ко мне? – радостно прогнусавила вслед Агнес. – Значит, у нас еще не все кончено? Я так счастлива!
– Ну да, конечно! – буркнул Арго, запирая дверь на задвижку.
Он успел помыться приготовленной с вечера и довольно холодной водой, умело и ловко побрился дорогой бритвой (освоив это рукомесло в армии, где гусар считал за особую доблесть начисто выбрить щеки и подбородок лезвием остро отточенной сабли, Араго не слишком доверял барбьерам
[176]) и как раз переодевался в костюм для верховой езды, когда из-за двери послышался наконец голос Гастона:
– Льда в аптеках нигде нету, как нарочно! Но матушка обещала нарочно для этого спуститься в погреб. Мамзель говорит, что я должен отвезти ее домой…
– Да, сделай это и возьми себе три франка за труды, – крикнул Араго.
– Премного благодарен! – завопил довольный Гастон.
– Жан-Пьер, желаю тебе удачи! – протрубила Агнес. – Жду тебя! Обещай, что ты приедешь ко мне!
– Разрази меня гром! – громогласно поклялся наш герой, не намеренный исполнять это обещание, во всяком случае в ближайшее время.
А может быть, и вообще никогда…
Хлопнула дверь, и тогда Араго с облегченным вздохом покинул гардеробную. Рассовал по карманам оставшиеся деньги, взял шкатулку с пистолетами, которые, конечно, предстояло переложить в ольстры
[177], которые он должен взять в манеже, и, допив оставшийся нетронутым, но окончательно простывший кофе, быстро вышел из дому.
Через четверть часа Араго был в манеже на улице Монмартр. Однако там ему пришлось потерять больше часу. Хозяина, мсье Пеллье, не оказалось на месте, а замещающий его смотритель был новенький, Араго он не знал и нипочем не позволял ему вывести собственного коня из манежа, да еще мчаться на нем в Монморанси, да еще возвращаться затемно. На счастье, Пеллье наконец-то вернулся, жестоко отругал помощника, этим еще отняв у Араго какое-то время, но наконец Тоннер понес своего нетерпеливого всадника по направлению к заставе Пантен. Во-первых, оттуда было удобнее всего выехать на дорогу к Монморанси, а во-вторых, наш герой никогда не упускал случая проехать именно этой заставой, через которую когда-то входили в Париж поручик Державин и вся русская армия.
