Однако чуть не поставила.
Во время рекламы Хестер прочла на телесуфлере краткую биографию Саула Штрауса: сын губернатора Вермонта, республиканца старой закалки, служил в армии, окончил Брауновский университет, преподавал в юридической школе Колумбийского университета, пахал без продыху, был рьяным защитником сирых и убогих, спасал природу, боролся за права животных… Короче, если видел какое-нибудь душераздирающее дело, тут же окунался в него с головй.
— Давайте проясним ситуацию, — без обиняков сказала Хестер. — Вы подали в суд на продюсеров «Расти-шоу», но не на самого Расти Эггерса, правильно?
На ее взгляд, Саулу Штраусу было слегка за шестьдесят. Вид у него был как у типичного преподавате-ля-гуманитария: длинные седые волосы, собранные в конский хвост, нарядная фланелевая рубашка под выцветшей вельветовой курткой апельсинового цвета (завершающим штрихом были заплатки на рукавах), растительность на лице (где-то между модной и сектантской), на шее — цепочка с очками для чтения. Несмотря на одежду, Хестер понимала: перед ней несгибаемый морской пехотинец с железной волей.
— Именно так. Я представляю одного из рекламодателей «Расти-шоу», и мой клиент не без оснований полагает, что ему продали услугу ненадлежащего качества.
— Что за рекламодатель?
Штраус положил ладони на стол. Руки у него были огромные, толстые, пальцы как сардельки. Когда он приходил на передачу в прошлый раз, Хестер во время разговора положила руку ему на предплечье. Всего лишь на секунду. Тогда ей показалось, что это не предплечье, а мраморная глыба.
— Мы попросили судью не разглашать имя моего клиента.
— Но это иск по поводу мошенничества?
— Да.
— Поясните.
— Если вкратце, мы полагаем, что организаторы «Расти-шоу» ввели в заблуждение моего клиента и других рекламодателей, преднамеренно скрывая информацию, способную навредить публичному образу бренда.
— Какую информацию?
— Пока что мы не знаем, какую именно.
— Тогда на чем основан иск?
— Мой клиент без всякой задней мысли связал название своей фирмы с именем Расти Эггерса и его телевизионной программой. Мы считаем, что в этот момент и телевизионная компания, и Дэш Мейнард…
— Дэш Мейнард — то есть продюсер «Расти-шоу»?
— Он не только продюсер. — Саул Штраус усмехнулся. — Эти двое — давние друзья. Мейнард создал это шоу — как создал всю эту фальшивую сущность, известную нам под именем Расти Эггерса.
Хестер подумала, не стоит ли развить тему фальшивой сущности, но решила воздержаться.
— Ладно, хорошо. Но я все равно не понимаю, в чем суть вашего иска.
— Дэш Мейнард владеет информацией, способной погубить Расти Эггерса…
— Откуда вы знаете?
— …и, не раскрыв этой информации, пусть даже были подписаны все документы о неразглашении, Дэш Мейнард знал, что продает рекламу во взрывоопасной передаче. Она могла бахнуть в любой момент. И нанести вред бренду моего клиента.
— Но не бахнула.
— Нет, пока что нет.
— Вообще-то, «Расти-шоу» сняли с эфира. Сегодня Расти Эггерс — лидер президентской гонки.
— Вот именно. В этом-то и дело. Теперь, когда он участвует в выборах, его будут рассматривать под микроскопом. Как только дискредитирующие записи Дэша Мейнарда выйдут в свет…
— Погодите. У вас есть доказательства, что эти записи вообще существуют?
— …бизнесу моего клиента будет нанесен серьезный ущерб. Возможно, непоправимый.
— Потому что он покупал рекламу в этой передаче?
— Да, конечно.
— Короче говоря, вы подали иск по поводу мошенничества, которого не было. Не можете ничего доказать, и ваши претензии основаны на уликах, в существовании которых вы не уверены. И даже если они есть, вам неизвестно, какую опасность они для вас представляют. Если они вообще опасны. Вы это хотите сказать?
— Нет, не… — Штраусу это не понравилось.
— Саул?
— Да?
Хестер подалась вперед:
— Ваш иск яйца выеденного не стоит.
Штраус кашлянул. Громадные ладони сжались в кулаки.
— Судья сказал, что у нас есть основания для иска.
— Это ненадолго. И мы оба это знаем. Давайте говорить начистоту, только между нами. Этот пустяковый иск предназначен для того, чтобы общественность вынудила Дэша Мейнарда опубликовать записи, способные навредить репутации Расти Эггерса и подорвать его президентскую кампанию.
— Нет, дело совсем не в этом.
— Вы сторонник Расти Эггерса?
— Что? Нет.
— Вообще-то, — Хестер жестом велела вывести на экран врезку с цитатой, — вы говорили следующее: «Расти Эггерса нужно остановить любой ценой. Он нигилист, способный довести нацию до невообразимых ужасов. Он стремится разрушить мировой порядок, даже если для этого придется пожертвовать миллионами человеческих жизней». — Хестер повернулась к нему. — Это ваши слова?
— Да, мои.
— И вы действительно так считаете?
— А вы — нет?
Хестер, разумеется, не клюнула на эту удочку.
— И если Дэш Мейнард владеет информацией, способной навредить Расти Эггерсу, вы хотите, чтобы эта информация была опубликована?
— Обязательно, — сказал Штраус. — Мы будем избирать президента США, самого могущественного человека в мире. Биографии кандидатов должны быть полностью прозрачны.
— В этом и есть суть вашего иска.
— Прозрачность — важная штука, Хестер. Вы не согласны?
— Согласна. Но знаете, что важнее? Конституция. Власть закона.
— То есть вы на стороне Расти Эггерса и Дэша Мейнарда?
— Я на стороне закона.
— Не хотелось бы преувеличивать…
— Уже поздно.
— …но если бы вы увидели, что к власти рвется Гитлер…
— Ох, Саул, прошу, не начинайте.
— Почему нет?
— Просто не начинайте. Не в моей передаче.
Саул Штраус повернулся и заявил прямо в камеру:
— Не исключено, что у Дэша Мейнарда есть записи, способные изменить ход истории.
— Ну, раз уж вы решили не преувеличивать… — Хестер посмотрела в потолок. — Кстати, откуда вам известно, что эти записи существуют?
— Ну, у нас есть свои, э-э-э, информаторы. — Штраус снова кашлянул.
— Например?
— Например, Эрни Поплин.
— Эрни Поплин? — скептически спросила Хестер. — Ваш информатор — Эрни Поплин?
— Да, один из информаторов. — Штраус откашлялся. — Он точно знает…
