Она принесла ему пиво. В отношении пива Уайлд был человеком столь же демократичным, как и гостиница «Шератон» в отношении клиентов: охотно пил любое местное, что было на разлив. Сегодня это был «блонд-лагер» от пивоварни из городка Асбери-парк. Перегнувшись через стойку, Николь звонко чмокнула Уайлда в щеку. Том, стоявший в другом конце бара, помахал ему рукой.
— Давно ты не заходил. — Николь улыбнулась. У нее была добрая улыбка.
— Ага.
— Снова вышел на охоту? — (Он сам еще не знал ответа на этот вопрос, поэтому промолчал.) Николь придвинулась к нему. — О тебе спрашивали. Пара-тройка твоих трофеев.
— Не называй их трофеями.
— А как их называть? — Какой-то парень, причалив к дальнему концу стойки, поднял руку, и Николь сказала: — Подумай, какой вариант тебе больше нравится. А я подойду чуть позже.
Уайлд отхлебнул из кружки и прислушался к гулу гостиницы. Зажужжал телефон. Звонила Хестер.
— Уайлд? — Голос ее был едва слышен из-за фонового шума.
— Где вы?
— В ресторане.
— Ясно.
— У меня свидание.
— Ясно.
— С Ореном Кармайклом.
— Ясно.
— Уайлд, ты такой интересный собеседник. Столько энтузиазма.
— Мне что, закричать «ура»?
— Мать Наоми отказалась со мной разговаривать.
— Что вы имеете в виду?
— Сам-то как думаешь? Я имею в виду, что она не желает со мной говорить. Не перезванивает. Заявила, что ее дочь — не мое дело.
— Значит, Наоми у нее?
— Не знаю. Собиралась послать к ней моего сыщика, но она сейчас в путешествии. На юге Испании.
— Может, Наоми поехала с ней. Может, захотела сбежать от издевательств и мать увезла ее в Испанию.
— Где ты, Уайлд?
— В баре «Шератона».
— Поосторожнее там, — сказала Хестер. — Ты не умеешь пить. Чисто институтка на первом суаре.
— Что такое суаре?
— Подрастешь — узнаешь.
— И кстати говоря, кто такая институтка?
— Ха-ха. Утром поговорим. Мне пора к Орену.
— Ах да, вы же на свидании, — сказал Уайлд. И добавил: — Ура.
— Нахал.
Через какое-то время Уайлд разговорился с Сондрой, тридцатилетней рыжей хохотушкой в обтягивающих слаксах. Оба сидели у того края барной стойки, где было потише. Сондра родилась в Марокко, отец ее работал в посольстве.
— Цэрэушник, — объяснила она. — Почти все дипломаты — это разведчики. Не только американские. Какие угодно. Нет, ты только подумай. Допустим, нужно обеспечить кому-то охрану в самом сердце чужой страны. Или выкрасть нужного человека. Само собой, на такие задания посылают лучших людей из контрразведки. — В детстве Сондра часто переезжала из одного посольства в другое, по большей части в Африке и на Ближнем Востоке. — Все были в восторге от цвета моих волос. Насчет рыжих существует масса суеверий.
Сондра окончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе (ей там очень понравилось), где училась по специальности «гостиничное дело». Разведена, дома шестилетний сын.
— Я мало путешествую, но раз в год обязательно устраиваю себе такую поездку.
Сын сейчас у отца. Сондра с бывшим мужем неплохо ладят. Ей нравится останавливаться в «Шератоне». Ее всякий раз размещают в президентском номере.
— Ты просто обязан на него взглянуть, — сказала она тоном, способным обеспечить безобидному фильму рейтинг 18+. — Последний этаж. За окном — панорама Нью-Йорка. Номер трехкомнатный. Если захотим, можем посидеть в гостиной, пропустить по стаканчику. Ты только не подумай… — Наконец Сондра протянула ему ключ-карту. — Когда я вписывалась, мне выдали две штуки, — вкратце объяснила она. — Один от гостиной, другой от спальни. Ну, ты понял. — (Уайлд, все еще потягивая второй «блонд-лагер», заверил Сондру, что да, он все понял.) — В любом случае мне сейчас не уснуть. Джетлаг. Поработаю в гостиной. Если хочешь, поднимайся. Выпьем на сон грядущий.
На сон грядущий. Суаре. Институтка. Похоже, Уайлда занесло в 1963 год.
Он поблагодарил Сондру, но не стал ничего обещать. Она направилась к лифту. Чтобы не смотреть ей вслед, Уайлд уставился на ключ-карту. Выпить, значит. В гостиной, не в спальне. Может, все и правда так будет. Выпьют, и больше ничего.
— Ну что, будете подниматься? — спросил высокий мужчина с волосами, собранными в конский хвост. Возле стойки было штук двадцать свободных табуретов, но высокий решил сесть рядом с Уайлдом. — Она очень привлекательная, — сказал он. — Мне нравятся рыжие, а вам? — Уайлд не ответил. Высокий протянул ему руку. — Меня зовут Саул.
— Штраус, — добавил Уайлд.
— Вы знаете, кто я? — (Уайлд промолчал.) — Что ж, я польщен.
Уайлд не раз видел Штрауса в передаче Хестер. Саул неплохо смотрелся на телеэкране: суперпрогрессивный преподаватель из колледжа и в то же время — самый настоящий герой войны. Такой человек достоин восхищения. Но Уайлд недолюбливал экспертов. Они появляются в передаче лишь для того, чтобы разозлить собеседника или подтвердить его слова. В обоих случаях от них нет никакой пользы.
— Не расслышал вашего имени, — сказал Штраус.
— Но вы его знаете.
— Неужели вы такая известная персона? — Штраус с любопытством посмотрел на Уайлда. Наверное, от этого взгляда студентки (Хестер обозвала бы их институтками) так и млеют. — Вас зовут Уайлд, верно? Вы тот самый мальчик из леса.
Уайлд достал из бумажника сколько-то денег, бросил купюры на стойку и поднялся на ноги:
— Приятно было познакомиться.
Штраус остался неподвижен:
— Так вы подниметесь к ней в номер?
— Вы что, шутите?
— Только не подумайте, что я сую нос в ваши дела.
— Знаете, Саул… Можно обращаться к вам по имени?
— Конечно.
— Предлагаю закончить предварительные ласки и перейти к делу.
— Так вы и поступите, когда подниметесь наверх? — Штраус тут же поднял ладонь. — Прошу прощения, я зашел слишком далеко. — (Уайлд направился к выходу из бара.) — Слышал, сегодня у вас была стычка с сыном Мейнарда, — сказал Штраус. Уайлд вернулся к стойке. — Вы же просили закончить предварительные ласки, верно? — добавил Штраус.
— Слышали? От кого?
— У меня есть информаторы.
— И кто они?
— Анонимы.
— В таком случае до свидания.
— Не исключено, что дело важное. — Штраус положил руку на предплечье Уайлда. Хватка у него была железная.
Подумав, Уайлд снова уселся за стойку. Ему стало любопытно. Конечно, у Штрауса свои интересы — а у кого их нет? — но в то же время видно было, что он честный малый. Поначалу интуиция подсказала Уайлду, что правильнее будет закончить этот разговор, но потом он решил: если выслушать Штрауса, вреда не будет.
