Маршалл не могла посмотреть ему в глаза, потому что это она втянула его в свою одержимость.
— Я понятия не имел, — сказал Чеймберс, успокаивающе похлопывая бывшего коллегу по спине. Он прочистил горло: — Раз мы все откровенничаем, я кое-чего вам не сказал… никому не говорил. Когда я сказал, что семь лет назад вы спасли мне жизнь, я говорил не о ноге. Может, я бы истек кровью, а может, нет, это неважно, потому что когда я лежал там… беспомощный… он вернулся ко мне.
— Убийца? — спросил Маршалл.
Чеймберс согласно кивнул:
— Он сдал назад. Вылез из фургона и подошел ко мне. — Теперь даже у Чеймберса покраснели глаза, пока он делился секретом, который хранил так много лет. — У него в руках была пила… — Маршалл прикрыла рот рукой. — Он схватил меня за волосы и повернул мою голову… я почувствовал зубцы лезвия, впивающиеся мне в кожу… Та рана у меня на затылке — не от аварии, — продолжал Чеймберс, а Винтер выглядел так, словно его сейчас стошнит. — Но когда вы выехали из-за угла, хотя даже не должны были там оказаться… Меня это спасло.
— Господи, — сказал Винтер, потирая лицо, пока Маршалл хранила молчание, осознавая, насколько несправедливо осудила этих мужчин, уже преследовавших убийцу в ад и обратно.
— Это дело когда-то почти стоило мне жизни, — сказал им промокший насквозь Чеймберс, — все потому, что я нарушил данное своей жене обещание. Мне жаль. Я не могу повторить ту же ошибку. Теперь, если вы меня извините, я дерьмово себя чувствую. — Он повернулся уходить, но напоследок добавил: — Будьте осторожны. Я серьезно… Оба.
Глава 18
Среда
Лезвие прорезало кожу с такой легкостью, первая капля крови стекла по его щеке, как алая слеза.
— Дерьмо, — пробормотал Чеймберс, не уверенный, как долго он пялился на себя в зеркало. Он отложил бритву и умылся.
— Мне нравилась твоя борода, — сказала Ева из спальни, натягивая колготки.
— Она поседела, — напомнил он ей, говоря в полотенце.
— Как по мне, ты с ней выглядел очень…
— Старым?
— …мудрым.
— Одно и то же.
— Я сделаю нам полезный омлет, — сказала Ева, пока он промакивал свою новую рану.
— С сыром? — с надеждой спросил он.
— Тебе нельзя сыр.
Все еще прижимая к щеке салфетку, Чеймберс отрешенно ковырял свой завтрак.
— Что-то происходит на работе? — спросила Ева поверх кружки кофе, уже готовясь произнести неизбежный ответ вместе с ним.
— …А?
— Что такое? — Она отставила кофе.
— Ничего, — слабо улыбнулся он. — Просто не очень хорошо спал.
— Тебя снова нога беспокоит?
— Ага, — солгал он.
Допивая остатки кофе, Ева взглянула на часы:
— Мне пора на работу. Я сегодня выступаю в суде. Ты все? — спросила она, протягивая руку за его тарелкой.
— Извини, что? — отвлеченно ответил он.
— Ты все? — повторила она. — Или ты закончишь это?
Взглянув на Еву с болью в глазах, Чеймберс сжал ее руку и сказал, что он еще не решил.
С рюкзаком за плечом, в порванных джинсах и фланелевой рубашке Маршалл прошла по коридорам Биркбек-колледжа, приложив пугающе мало усилий, чтобы вписаться в море футболок Nirvana и Rage Against the Machine. Ориентируясь по указателям, она пробиралась по коридорам со стеклянной крышей, от которых как расцветающие побеги ответвлялись вспомогательные здания.
Ее план: пока что только войти в контакт. Ее прикрытие: слезливая студентка гуманитарного факультета, убежденная, что разрушила свою жизнь, выбрав не ту профессию, и поэтому ищущая помощи в переводе на курс, который позволит ей специализироваться на ее настоящей страсти — скульптуре. Потратив на повторение тех крупиц, что она помнила с вводного курса по искусству, всего лишь предыдущий вечер, она знала, что ее уверенности хватит только на самый поверхностный разговор, и планировала ударяться в слезы при каждой угрозе того, что колоссальные пробелы в ее знаниях могут раскрыться.
Часть ее боялась, что Роберт Коутс каким-то образом узнает ее. Конечно же, это абсурдно, ведь она тогда была всего лишь незначительным работником развлекательного центра, и все же близкие к правде части презрительного резюме ее личности, высказанного Чеймберсом, приблизили ее обратно к тому потерянному подростку.
Затхлый запах вернулся, когда она оставила позади современную пристройку и вошла в тихий коридор, где таблички на дверях были обнадеживающим знаком, что она в нужном месте.
Она остановилась примерно посередине длинного коридора.
Проф. Роберт Д. С. Коутс,
доктор наук
Глубоко вдохнув в попытке выжать немного слез, Маршалл постучала в дверь. Ответа не последовало.
Она постучала снова, а затем дернула ручку и обнаружила, что дверь заперта. Взглянув налево… потом направо, она достала свой швейцарский нож из кармана, уверенная, что он более чем способен преодолеть древний механизм. Вгоняя раскладную пилочку для ногтей между дверью и косяком, она повозилась с ней, пока не услышала щелчок.
— Я могу вам чем-то помочь? — спросил кто-то из соседней двери.
Возвращая инструмент в карман, Маршалл обернулась, красная и заплаканная.
— Я ищу профессора Коутса, — шмыгнула она носом.
— Его здесь нет, — подозрительным тоном сообщил ей низенький мужчина в майке.
— Но мне нужно с ним поговорить! Это срочно!
— По средам он проводит дни с матерью. Он выйдет завтра утром.
— Ладно, — всхлипнула она, уже начиная отступать.
— Сказать ему, что вы заходили? — позвал ей вслед мужчина.
— Хорошо! — неинформативно крикнула Маршалл, устремляясь к ближайшему выходу.
Сидя в машине, припаркованной через дорогу, Винтер успел прикончить половину бапа, когда заметил Маршалл, выходящую из дверей. Выбросив остатки, он облизал пальцы и собрался перейти дорогу, но заколебался, заметив Чеймберса, направляющегося прямиком через двор к ней. Решив не вмешиваться, он уселся обратно на парапет, с интересом наблюдая за ее жестами, читая по губам, убежденный, что он улавливает суть, несмотря на расстояние между ними.
[7]
— Вы, сэр, были очень грубы со мной вчера вечером! — наверное сказала Маршалл, оживленно жестикулируя.
Чеймберс поднял руки либо примирительно, либо для того, чтобы оптимистично и, честно говоря, неуместно дать ей пять. Он приложил правую руку к груди.
