— Тогда заткнись хоть на минуту. Мы пришли поговорить о Мартине Вике.
— Меня же отпустили — спроси дружков в Центральном управлении. Не видел я его и не слышал ничего о нем после «Стренджуэйз». Точка.
— Ты знал, что он болен? — спросила Наоми.
— Кому, как не мне, было знать?
— То есть?
Полубокс не ответил.
— Он сидел с тобой в одной камере полгода, ты должен был хорошо его знать.
— Слушайте, я пытался прикончить его в тюряге. Он выжил. Бывает. Я не злюсь. Тому, кто там не был, не понять.
— Авторитет себе зарабатывал, — констатировал я.
Полубокс с хрустом размял шею.
— На воле я класть хотел на все. — Для наглядности он потряс рукой в трусах. — Все знают. А там приходится быстро делать себе имя.
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— Ага.
— Ты сказал, мол, кому, как не тебе, было знать, что Мартин Вик болен, — продолжал я. — Почему?
— Я такое сказал? — Полубокс пожал плечами и свободной рукой коснулся вмятины в черепе. Буквально сунул в нее кулак. — Не помню.
— Сожми яйца крепче и подумай. Мы вот считаем больным тебя. Прикончить человека из-за ста фунтов!
— Суд сказал, это не считается, он хворый был.
— Попробуй не захворай после ста ударов.
Я чувствовал, что Наоми смотрит на меня.
На осколок у меня в руке.
Я опустил его и вернулся к теме разговора:
— Сдается мне, в душе Вик был не так уж плох — спокойный, все в себе держал. Этого ты стерпеть не мог.
— Не так уж плох? — ухмыльнулся Полубокс. — Ну-ну, Коломбо. Неплохой парень с фоточками детишек под подушкой.
— Каких детишек?
— Ты что, тупой? Тех, которых он убил. В основном девчонки, к которой неровно дышал.
— Лиззи Мур?
— Блондиночки.
Я кивнул.
— А чего вертухаям не рассказал про фотографии?
— В тюряге свои порядки. Да и что бы они сделали? Руки бы ему завязали, чтоб не дрочил?
— Тебе, похоже, не все равно…
— Детишки… — Полубокс покачал головой. — Это из-за них у меня. — Он показал на вмятину в черепе. — Не давал отчиму лезть к младшей сестренке.
Я уставился в пол. В поле зрения вплывали огненные сполохи.
— И ты решил наказать его сам, — подытожила Наоми.
— У мужика должны быть принципы насчет того, с кем сидеть, а с кем — нет. — Полубокс вытащил руку из трусов и понюхал. — Да забыл я про этих сокамерников. Сразу, как только вышел.
— Зачем тогда приходил к больнице Святой Марии дважды за эту неделю? — спросила Наоми. — Получается, не забыл?
Полубокс помолчал, потом медленно просунул руку под резинку и принялся совершать круговые движения, как если бы в раздумье массировал виски.
— Голову ходил проверять.
— Хорошая идея, — согласилась Наоми. — Вот только в журнале записи пациентов тебя нет.
Полубокс осклабился, сверкнув брекетами.
— Так зачем было околачиваться возле той самой больницы, где в это время умирал совершенно забытый тобой Вик?
— Навещал кое-кого.
— Разумеется, — сказал я. — Наверное, Акселю ботокс кололи, чтобы хмурился пореже. И ты ему фруктов принес.
Полубокс ничего не сказал.
— Наши пнули тебе под зад, потому что не знали всей полноты картины, а мы знаем. И ты на ней точно есть. Если что, будет нетрудно повесить на тебя убийство Мартина Вика. Учитывая твой послужной список, предыдущую попытку покушения и записи с больничных камер наблюдения. Да это нам понадобится головы проверять, если мы тебя отпустим — с таким-то багажом.
— У меня алиби на ночь субботы. Я был здесь с Аксом. А раз нет записей, хрен вы чего докажете. Таков закон.
— Никогда про такой не слышал, — заметил я. — Так зачем ты ходил в больницу?
— Навещал кое-кого, — повторил Полубокс.
— И кого же?
Его выражение лица изменилось, и наконец он кивнул:
— Да шалаву одну. С татушками на роже.
Я достал из кармана листок с фотороботом женщины в зеленом спортивном костюме. Развернул распечатку и протянул Полубоксу.
Он кивнул:
— Что, какая-то важная персона?
— Главная подозреваемая в убийстве Мартина Вика. Ты — второй в очереди. Если найдем ее, твоя жизнь станет намного легче.
Полубокс ничего не сказал, но мерно задвигал рукой в трусах. Видимо, размышлял.
— Как ее зовут?
Он посмотрел в потолок:
— Сказала, что Эстер.
— А фамилия?
— Хер ее знает.
— Как познакомились?
— Отвали.
— Сто пять, — сказал я, глядя на татуировку у него на шее. — Ты до этой цифры умеешь считать?
— Это возраст, до которого я собираюсь дожить, начальник.
Я немного подумал.
— Фрэнк Синатра?
— «Юный сердцем», — удивленно сказал он. — Если доживешь до ста пяти…
[12]
— Проблема в том, что ты будешь отсчитывать эти годы в «Стренджуэйз», если не расскажешь, как познакомился с Эстер. Так крупно ты еще не вляпывался, Полубокс. Мы говорим об убийстве копа. От такого не отмыться, и если мы ее не найдем…
— Явилась сюда на прошлой неделе, предложила срубить легких деньжат.
— На чем?
— Сказала, что репортерша. — Он рассмеялся. — Не видел я таких репортерш, но мало ли… Мол, поэтому и нашла, где я живу. Хотела фотку помирающего Вика в свою газетенку. Сказала, люди жаждут его увидеть, но с тех пор, как его загребли, ни одной фотки не было, и никто не знает, как он теперь выглядит. Поэтому нужен человек, который его опознает.
В этом был некий смысл, пусть и извращенный. Мартин Вик сильно изменился внешне за последние двадцать лет, и без такого опознания фотография ничего бы не стоила. А кто, как не бывший сокамерник лучше всех справится с этой задачей?
Полубокс пожал плечами:
— Ну, я и пошел. Она показала мне фотку, я кивнул. Ну и она заплатила.
— Сколько?
