На Ржип, возвышающийся над уровнем моря на 456 метров (есть мнение, что эта гора даже на 5 метров выше), примерно за полторы тысячи лет до меня поднимался праотец чешского народа, собственно Чех. С этой вершины он чудесным летним вечером, на закате солнца, обозрел окружающие, никем в ту пору не заселенные пространства, после чего принял важное решение: славяне останутся здесь навсегда
[70]. Благодарные соплеменники в честь мудрого предводителя нарекли свою новую землю — «прекрасную, как Эдем» — Чехией, а себя самих чехами. Когда это было, мы не знаем; мы не знаем, было ли это вообще; да и наверняка не было этого вовсе, ведь такие легенды отыщутся у каждого уважающего себя народа с опытом Великого переселения.
Так или иначе, именно отсюда, с ржипской маковки, принято отсчитывать историческое чешское время, хотя мгновение «ноль» точно не обозначено. Археологи обнаружили несоответствие минувшего и легенды: славянские племена начали заселять территорию современной Чехии в VI столетии, но вот в районе Ржипа самые ранние следы их пребывания относятся к IX веку. Тем не менее (и этому не стоит удивляться) праотец Чех и горское сказание о нем остаются модными сюжетами мультиков и комиксов, на Ржип проложены маршруты всех на чешском свете школьных экскурсий и общественно-политических маршей, о Ржипе написаны приличествующие патриотической горе стихи, например: «Я видел снежных гор громады, / Но петь не им хочу баллады…».
У чешского наименования «Ржип» — кельтский корень (слово может означать просто «гора»), а по-немецки Ржип называется горой Святого Георгия. Этому святому, покровителю династии Пржемысловичей, посвящен (в компании со святым Войтехом) храм-ротонда на ржипской вершине; церковь подняли в XI или XII веке, но, конечно, теперь на холме стоит ее каменная копия. Рядом, ну не тысячу лет, а столетие назад, устроена была бревенчатая харчевня, с правильным лозунгом «Для чеха Ржип — что для Магомета Мекка». Тут и выясняется, что залогом популярности святой горы является ее доступность: на Ржип под силу забраться и бодрому пенсионеру, и пятилетнему ребенку, и пузатому бородачу, и бледной паре хипстеров, и слушателям духовных университетов. Вот они все и забираются: целуются, перекусывают на природе, коллективно медитируют, встав в кружок и взявшись за руки, делают селфи и отправляют фотоснимки в инстаграм. Ни для кого пять лишних метров препятствием не становятся.
В солнечную погоду, в мае или в октябре, окрестности Ржипа очень живописны, хотя пасторальную панораму несколько портят пускающие дымы коромыслом трубы теплоэлектростанции и бумажной фабрики на берегу Эльбы. Остроумные люди утверждают, что с южной, пражской смотровой площадки в особо ясную погоду можно разглядеть Альпы, но я не разглядел, сколько ни всматривался. В разные стороны от вершины иногда бабочками разлетаются мастера параглайдинга: посередине равнины часты сильные ветры и имеются восходящие воздушные потоки. Еще Ржип, базальтово-рудный внутри, известен как некоторая магнитная аномалия, здесь весело пляшет стрелка компаса, поэтому, чтобы не сбиться с курса, приходится ориентироваться по небу. Запомните: в полдень на Ржипе солнце шарашит как раз с той стороны, где расположены Прага и Альпы, а в полночь вы окажетесь лицом к столице Чешской Республики и к Монблану, если затылок вам освещает Полярная звезда.
Ржип, вообще-то остаток древнего вулкана километровой высоты, раньше и сам не был красавцем: судя по литографиям и художественным полотнам, гора походила на угольный террикон, возвышаясь над равниной как огромный прыщ. В конце XIX столетия, повинуясь патриотическому порыву, лесники озеленили склоны, и с той поры святая вершина выглядит поблагороднее. Праотцу Чеху в таких условиях было бы, правда, трудно рассмотреть окрестности, мешали бы кроны ясеней и дубов. В общем, Ржип — это гора обретения родины, о чем сообщил 900 лет назад местный Нестор, первый здешний летописец Козьма Пражский. Свою «Чешскую хронику» он сочинял на латыни, праотец Чех поэтому назван в повести Козьмы Boemus. На центральной площади соседнего с Ржипом городка Роуднице-над-Лабем я обнаружил изваяние бородатого старика с посохом в руке, но мое предположение не оправдалось: это не праотец Чех, а святой Войтех (он же, после миропомазания, Адальберт), вырубленный из камня в образе нищего странника. Благочестивый епископ, напевая сочиненный им паралитургический гимн «Господи, помилуй ны!» (старейший из сохранившихся образцов чешской музыки), вполне мог бы идти как раз с горы Ржип по направлению к Балтийскому морю, чтобы обращать в истинную веру дикие племена. Там в 997 году, в районе нынешнего Балтийска Калининградской области, Войтех принял мученическую смерть от рук язычников пруссов. Череп святого тысячу лет бережно хранят в Праге.
Статуя святого Вацлава в пражском пассаже Lucerna — «Конь» (1999).
Скульптор Давид Черны
Другая чешская святая гора, Бланик, в отличие от Ржипа, расположена юго-восточнее Праги, неподалеку от городка гуситских традиций Влашима. По преданию, где-то в каменной толще близ главной из двух вершин Бланика (638 метров) мертвым сном спят павшие в боях за родину дружинники князя Вацлава. Понятно, что эти рыцари готовы, если придет особо бедовая беда — когда «сухой дуб зазеленеет, вода переполнит ключ и побежит ручьем вниз», когда «раскроется гора», — проснуться и выступить против неприятелей, но пока решительный момент не наступил. Бланик — гора защиты отечества и одновременно символ всего истинно чешского. Популярная пражская «радиостанция хорошего настроения», а мы только ее и слушаем за завтраком, успешно поймала волну: назвала себя Blanik и придумала себе слоган «прекрасное чешское».
И легенде Бланика тоже посвящают памятники, песни, книги, спектакли, научные изыскания. Все они сводятся к тому, что сказ о надежде на последнюю победу и пробуждение от векового сна сложен народом и зафиксирован его летописцами не случайно. Один славный богатырь, как мы помним из древнерусских былин, тридцать лет и три года пролежал на печи, дожидаясь возможности подвига, так вот выясняется, что рекорд медитации установлен не в Муроме, бланицкие рыцари спят уже тысячу лет. В юмористическом спектакле театра Яры Цимрмана в жанре «кукольная эпопея» философски обыгрывается именно это обстоятельство: «Чехи словно пшеничное зерно между мельничными жерновами, между германским империализмом на западе и русским колоссом на востоке. Нечего удивляться: маленький народ только и может искать защиты потусторонних сил, только чудом мы и способны выжить». Однако в магическую помощь «вооруженных спящих» даже в театре мало кто верит.
