В большинстве богемских и моравских средневековых городов славяне составляли меньшинство населения, но в контексте нашего повествования важно не то, что было раньше, а то, что получилось к сегодняшнему дню. Теперь практически каждый чешский городок с населением в 5 или 10 тысяч человек располагает свежеотреставрированной рыночной площадью с тяжеловесным Божиим храмом, с чудом уцелевшей крепостной башней, с ратушей под флагами и часами, с лениво журчащим фонтаном, рядом стоят Дева Мария с младенцем Иисусом, святой Флориан с копьем или Ян Непомуцкий с крестом, гуситский воин с пикой или сам магистр Ян Гус, возводящий глаза к небесам. Тут же обелиск павшим в Первой и/или Второй мировой войне, а также часто красноармеец-освободитель. В двух-трех минутах ходьбы — замок с прудом, тенистым парком и потемневшими садовыми скульптурами из песчаника, пяток гостиниц и пансионов. Такой городок справедливо гордится приличным музеем, размещенным в холодном 500-летнем доме с толстенными стенами, «региональная» экспозиция сфокусирована на краеведении; гордится театральной труппой или футбольной командой третьего дивизиона с пусть довольно-таки сельского типа, но уютненьким стадионом с зеленющим газоном, или каким-нибудь стрельбищем, или гребным каналом, или спортивным аэродромом, или еще чем-то таким вроде хоккейного дворца либо танцевальной студии. Школа и детсад помещаются в фундаментальном здании австро-венгерской или «первореспубликанской» постройки; того же периода обычно вокзал и почта, непременно «старая». Раз в месяц или два в местный дом культуры приезжает кто-то из Праги, дает представление либо концерт.
Но хватает в таком городке и примет нового времени: торговый центр, носящий имя святой горы, что по соседству (в случае с Роуднице-над-Лабем, конечно, Řip, в случае с Влашимом, естественно, Blanik), народные магазины под чутким управлением чешских вьетнамцев, винные-пивные погребки, кондитерская с йогуртовым мороженым, музыкальный клуб Inferno. В таких городках тоже иногда любят щегольнуть: в Ловосице продвинутое кафе с художественной галереей по-модному названо Lovo, а в Нимбурке Society. И в любом таком городке пусть и без восторга, но приятно проведешь несколько часов. Тут по соседству обнаружится природная достопримечательность, и вот ты уже поднимаешься на этот холм или топаешь по этой «учебной тропе», под щебет птиц и шмелиное жужжание.
Возьмем для примера какой-нибудь типический и характерный адрес — вот, скажем, Либехов, с населением едва в тысячу человек. Это самый маленький город Среднечешского края
[71], в полусотне километров от столицы, рядом с райцентром Мельник, прикрывающим стрелку Влтавы и Эльбы. Грибные места, кстати, по окрестностям в сентябре — октябре бродят десятки и сотни любителей тихой охоты, в основном пражане. На возвышенности, где сейчас красуется либеховская школа, археологи обнаружили керамические и каменные образцы материальной культуры позднего неолита, древние люди жили и хоронили здесь своих умерших 5 или 7 тысяч лет назад. Первыми из известных науке поименно обитателей Либехова был рыцарь Доминик с сыновьями Вацлавом и Юрзатой, сведения о них содержатся в Земских досках, систематизированных записях судебных и административных прецедентов (они брошюровались в деревянные переплеты, отсюда и название) за 1311 или 1316 год. В городке постепенно появились свои мельница, виноградник, пивоварня, овчарня. Крепость превратили сначала в барочный замок с липовой аллеей, потом перестроили в классическом стиле. Поместье с долгой родословной, либеховский замок послужил дворянским гнездом нескольких семейств, которые по самую крышу заполнили его ценными произведениями искусства, а потом несколько лет побыл лазаретом для нацистских солдат. Теперь здесь музей с обширной коллекцией азиатского искусства, это отделение Национальной галереи, переведенное из Праги, должно быть, ровно затем, чтобы добавить крохотному смелому городку блеска. Почти 20 лет назад замок жестоко пострадал от наводнения, но с большим трудом постепенно восстановился.
Есть у Либехова и свой гений места. Почти 200 лет назад в баварских кухнях шинковал лук и морковку сын бедного сапожника Вацлав Левы. Но не о поварской работе он мечтал: сызмальства все свободное время проводил, вырезая из мягкого дерева фигурки святых. Родители вообще-то хотели, чтобы Вацлав приобрел надежную профессию плотника, но вышло по-другому. Способный юноша попался на глаза владельцу замка Libech Антонину (Антону) Вейту, и тот, полотняный фабрикант, меценат и поклонник изящного, отправил поваренка учиться в Прагу и Мюнхен, призрев его и в своем поместье. В 1841 году 20-летний Левы, к нашим дням признанный основателем современной школы чешской скульптуры, вытесал на поверхности скалы неподалеку от Либехова две злодейские рожи. На «Чертовы головы» Вацлава Левы под Либехов ездят дивиться со всей страны, ну, понятное дело, отправился и я. Физиономии, каждая по 10 метров высотой, оказались страшенными, совершенно прекрасными, не то языческими, не то и правда потусторонними. «Интересно, а почему скульптор не вытесал лица ангелов?» — задумчиво спросил у меня за спиной кто-то из туристов. Ну как, Левы ведь изваял десятки скульптур не ангелов, но благочинных человеков, а его композиция «Адам и Ева» считается козырным экспонатом лучшего пражского художественного музея. Эти фигуры Либехову не достались.
«Чертовы головы» (1841), окрестности Либехова. Скульптор Вацлав Левы
Вейт, потомок выходцев из Баварии, с трудом говорил по-чешски, но активно продвигал земский патриотизм. Следуя моде на исторический романтизм, он вознамерился возвести на своих землях Slavin, нечто вроде чешской Валгаллы — четырехбашенный замок-пантеон, украшенный по крайней мере 24 скульптурами национальных героев. Средств Вейту хватило только на одну башню и восемь изваяний. В недостроенном замке у деревни Тупадлы теперь медитируют чешские буддисты, а бронзовые короли отправлены в экспозицию Национального музея. Концепцию Славина все же удалось реализовать в других обстоятельствах, в конце XIX века: так называется некрополь на кладбище пражской крепости Вышеград, где покоятся 63 великих чешских гражданина.
В XX веке живописные места в окрестностях Праги — и к югу от города, где во Влтаву впадают Бероунка и Сазава, и к северу, где Влтава соединяется с Эльбой, — освоили тремпы. Тремпами называют любителей неорганизованного туризма в эстетике первопроходцев и охотников Северной Америки. Это традиционная для Чехии и Словакии (почти как, скажем, хиппи для США) субкультура, сформировавшаяся в межвоенный период, когда бывшие скауты, начитавшиеся романов Карла Мая и Эрнеста Сетона-Томпсона, повзрослели и хотя бы отчасти претворили в жизнь юношеские мечты о бегстве в дикую природу. Городские жители со своим отношением к морали и культуре, в основе которого лежат хитрая форма эскейпизма и философия woodcraft («знания леса»), тремпы строят, обычно в укромных приречных уголках, простенькие поселения, и некоторые, вроде лагеря «Утраченные надежды», знамениты на всю страну. Проще говоря, тремпы — это западнославянский извод жителей «страны Мальборо», с непреходящей модой на высокие тяжелые сапоги и фетровые стетсоны, с привязанностью к музыке кантри, которая в свое время отвоевала себе место в мире чехословацкого андеграунда.
