Могила рабби Лёва, скончавшегося в 1609 году, — самая почитаемая и самая посещаемая на Старом еврейском кладбище Праги. У этого надгробного камня иудеи всего мира могут почерпнуть житейскую мудрость и спиритуальную силу. Впрочем, духовная магия имеет универсальный характер: чтобы исполнилась мечта, не обязательно быть ни евреем, ни верующим, каждый вправе оставить у надгробия записку с заветной просьбой. Однако другая легенда предупреждает: эта машина желаний, как Зона в киносценарии братьев Стругацких, исполняет только самые искренние, самые сокровенные мечты.
Два знаменитых гражданина Еврейского квартала, благотворитель Майзель и раввин Лёв, похоронены у дальней стены кладбища в десятке шагов друг от друга, через тропинку. Старое еврейское кладбище — и теперь самый перенаселенный пражский квартал. На площади в гектар в неимоверной тесноте скучились и сгрудились, наползая и налегая друг на друга, 12 тысяч (по другим данным, 20 тысяч) надгробных камней и больше 100 тысяч захоронений. Места для упокоения в Еврейском квартале не хватало, и с середины XV столетия по конец XVIII века, когда новые захоронения здесь были запрещены, одних мертвецов укладывали поверх других.
Историки насчитывают на кладбище 10 или 12 могильных уровней. Надписи на надгробных камнях — это история пражского гетто и пражского еврейства, и чтение их есть увлекательное занятие для знатоков иврита и идиша. Кое-что может разобрать и безъязыкий: изображение короны на рельефе — символ доброго имени и мудрости, гроздь винограда — знак богатства. Фигурки животных могут означать имена усопших: лев — Иегуда, Арье, олень — Цви, Хирш, волк — Зеев, Вольф, медведь — Дов, Бер. Вот изображение гуся на замшелом надгробье математика, астронома и географа Давида Ганса, автора первой светской книги центральноевропейского иудейства, обширных вольных исторических хроник под названием «Скипетр Давида». Вот могила дочери Иакоба Бассеви, пронырливого ростовщика, сколотившего богатство на махинациях с чеканкой монет, первого иудея, получившего при императорском дворе дворянский титул и родовой щит с голубым львом и восемью красными звездами. Вот самый старый кладбищенский памятник, здесь с 1439 года покоится классик религиозной поэзии евреев-ашкеназов, астролог Авигдор Кара, оставивший стихотворное описание того, самого страшного, пасхального погрома.
Последние годы жизни провел в Праге ученик Галилео Галилея, физик и врач из Падуи Иосиф Соломон дель Медиго — его, иноземца, упокоили поодаль от прочих «знаменитых», вроде талмудиста Йома Това Липпмана Мюлхаузена, в «Книге Победы» вступившего в полемику с христианскими интерпретациями Торы, или раввина-книжника, собирателя пражской еврейской библиотеки Давида Оппенхейма, или раввина Шломо Зеева Ауэрбаха, или раввина Шломо Эфраима Лунтшица, или супруги раввина Ашера Сары, или дочери раввина Лёва Гитль… У южной стены кладбища — Пинкасова синагога, на стенах которой смерть оставила совсем другой, чудовищно скорбный знак: здесь начертаны имена 77 297 чешских евреев — жертв Холокоста.
Конец затворничеству Еврейского квартала положил в конце XVIII века император Иосиф II. В эпоху его реформ изоляция евреев постепенно сменилась ассимиляцией: стены вокруг района синагог, получившего впоследствии в честь либерального монарха название Йозефов, снесли, евреев допустили в «обычные» школы, а потом и в университет, отменили желтые метки на одежде и запреты на профессии. Жидовску улицу переименовали в Йозефову (теперь она называется и вовсе дистиллированно, Широка). Евреи, особенно те, кто побогаче, разъехались по Праге, покупали дома, магазины, фабрики, потихоньку превращаясь в продолжателей дела Мордехая Майзеля. Некоторые удачники, вроде текстильных фабрикантов Иегуды Леопольда и Мойзеша Поргесов, обогатились, получили титулы и благородную фамилию фон Портхайм. А беднота продолжала ютиться в трущобах, вокруг которых, за бывшими стенами гетто, вырастали роскошные дворцы новой Праги. Ортодоксальные евреи, строго соблюдавшие заветы раввинов, ворчали: своевольный император, облегчив иудейское ярмо, разрушил в гетто традиционный жизненный уклад.
Иосиф II, сторонник жесткого централизма, превратил Прагу в провинциальный немецкоязычный город; многие дискриминационные меры в отношении евреев не были отменены вовсе. Например, для еврейских семей сохранился запрет на вступление в брак всех сыновей, кроме первенца, если не существовало финансовых гарантий приобретения собственности. Введенный Марией Терезией «200-тысячный налог», который выплачивала еврейская община, в просвещенную эпоху Иосифа никто и не подумал отменить. Число антисемитских памфлетов в Праге увеличивалось; не сокращалась и социальная дистанция между евреями, чехами, немцами.
Большинство пражских евреев знали немецкий язык, но не владели чешским; однако австрийцы не торопились принимать их в свое общество. Чешское самосознание тоже не всегда оказывалось открытым. Основоположник чешскоязычной журналистики Карел Гавличек Боровский, например, ставил вопрос следующим образом: «Как израилиты могут принадлежать к чешской нации, если они — семитского происхождения? Невозможно иметь две родины, две национальности, быть слугой двух господ. Тот, кто хочет быть чехом, должен перестать быть евреем». При этом Гавличек не считал себя антисемитом: он приветствовал принятие в 1850 году первой австрийской конституции, формально предоставившей евреям равные с подданными других национальностей права.
Улица На Убочи в Тршебиче
Еврейский квартал в Тршебиче
А евреи при этом не переставали быть евреями. Они пережили и само тысячелетнее пражское гетто, наконец-то фактически уничтоженное либеральным для своего времени Основным законом, а еще вернее, самим ходом истории. В 1850 году Еврейский город преобразовали в пятый «регулярный» район Праги. Еще через полвека только 20 процентов населения этих кварталов, превратившихся в прибежище люмпенов, составляли евреи. В самом конце позапрошлого века несколько десятков или сотен обветшавших зданий, на первых этажах которых размещались в основном лавки старьевщиков, бордели и дешевые пивные, а также три синагоги, две школы, больницу снесли согласно плану городской реконструкции. Прага торопилась поспеть за развитием европейских метрополий — Вены, Парижа, Будапешта. Через десятилетие все пространство бывшего гетто застроили элегантными зданиями в стиле чешского ренессанса и ар-нуво; теперь это престижный уголок пражского центра.
Йозефов, может быть, самый раскрученный и самый памятный, но совсем не единственный в Чехии и даже не безусловно самый важный для евреев адрес. Возьмем, к примеру, Тршебич, районный центр на юго-западе Моравии с населением в 35 тысяч человек. Среди них теперь почти нет евреев, зато в этом городке существует настоящий еврейский квартал, того же происхождения и той же логики развития, что и пражское гетто. В отличие от Йозефова в тршебичском Замости (или еще проще, в Жи́дех) фасады, стены и крыши сохранились в исторической или хотя бы псевдоисторической неприкосновенности: 123 дома, расчерченных десятком улиц, Передняя (1639–1641) и Задняя (1669) синагоги, в одной сейчас галерея и информцентр, в другой храм гуситской церкви, бывшие раввинат и пекарня мацы, бывшие ритуальные купальни — миквы и богадельня, бывшие школа и больница. Это не вполне туристический заповедник — хотя в Замости появляется все больше кафе и сувенирных лавок, здесь проживают и обычные домовладельцы, никак не связанные ни с Торой, ни со звездой Давида, и они еще не до конца приноровились выжимать прибыль из живописного еврейского прошлого.
