Для мировой массовой культуры лик этого писателя стал принтом на майке, полагаю, так его и воспринимает большинство — в одном ряду с Альбертом Эйнштейном, Че Геварой, Энди Уорхолом и Джоном Ленноном, поскольку все они одинаково хороши в качестве символов какого-нибудь бунта. В недрах дома U Nováků можно посетить литературное кафе «Грегор Замза», в недрах Йозефова скрывается ресторан завтраков и обедов Kafka Snob Food, ну и понятно, что имеются и книжный магазин Franz Kafka, и общество Франца Кафки, и Cafe Franz Kafka. Он, да, считался завсегдатаем кофейных залов пражского Нового города, хотя сам не пил кофе и помимо прочего был еще и вегетарианцем. В этом отношении Кафка, житель несуществующей уже, уничтоженной веком-волкодавом немецкой и еврейской Праги, является антитезой простонародной пивной культуры, креативными экспонентами которой считаются Ярослав Гашек и Богумил Грабал, выпивавшие все, что горит, в кабачках Виноград, Жижкова, Либени или Высочан. Ну а черную майку с Кафкой, чайную кружку с Кафкой, бирдекель с Кафкой, блокнот и карандаш с Кафкой и все остальное с Кафкой можно приобрести и на Вацлавской площади, и на Староместской, и в сувенирных лавках Йозефова, и в мультимедийном музее «Миры Франца Кафки», и повсюду.
Шесть сохранившихся до наших дней синагог Еврейского квартала — словно шесть лучей магендавида: Староновая, где бережно сохраняют скамеечку рабби Лёва; Высокая (молельня при ратуше); Майзелова; кладбищенские Клаусова и Пинкасова; наконец, Испанская, прянично-нарядная, с мушиной вязью арабесок на фронтоне, расписанном с оглядкой на Альгамбру. Между Испанской синагогой и церковью Святого Духа стоит еще один монумент Кафке — писатель сидит на шее у безголовой и бестелесной фигуры. Это ровно посередине Йозефова, отсюда всего-то пяток минут прогулки и до Старого кладбища, и до Еврейской ратуши, на башне которой стрелки часов на размеченном иудейскими письменами циферблате идут в обратную сторону, но время-то отсчитывают правильно, минуту за минутой, час за часом, год за годом, век за веком, и до тенистой, нарядной, чопорной, с самыми дорогими в Центральной Европе бутиками Парижской улицы, и до концертного зала Rudolfinum на набережной Влтавы.
Славная и трагическая седая старина еврейского гетто Праги уверенно и ловко упакована в туристический футляр, заодно со всеми излишествами сытой праздной жизни: здесь Ermenegildo Zegna для богатых мальчиков и Gucci для дорогих девочек, самые крупные бриллианты в витринах Bvlgari и Cartier, самые свежие мидии в бельгийском ресторане Les Mules. Противников общества потребления утешает одно: все-таки это небо над головой и эти камни под ногами помнят и Мордехая Майзеля, и толкователя Талмуда Абрахама бен Азриеля, и раввина Лёва бен Бецалеля. Помнят даже то, чего не может помнить никто другой: шорох ангельских крыльев над Староновой синагогой и стенания беса, четыре с половиной столетия назад вселившегося в пустую душу глиняного истукана.
23:00
Влтавские грезы
Берега левый и правый
Процветай, народ, —
Твердый, как скрижаль,
Жаркий, как гранат,
Чистый, как хрусталь.
Марина Цветаева. Не умрешь, народ… (1939)
Потолочные часы у входа в пражский театр Studio Dva, пассаж Fenix
В Праге, в отличие от Парижа, не принято использовать термин «левый берег», хотя Влтава делит город почти ровно напополам, а в районе Карлова моста водный поток очевидно пошире, чем Сена, скажем, у моста Пон-Нёф. Справа от главной чешской реки в главном чешском городе когда-то селились в основном торговцы и ремесленники, а на rive gauche устраивалась со всеми средневековыми удобствами знать с охраной и дворовыми. В более новые времена слева от Влтавы разрослись «немецкие» кварталы, справа исстари располагалось гетто. На левом берегу, пожалуй, побольше зданий в стиле барокко, здесь кучкуются пышные дворцы аристократов, да и храмы Божии тут понаряднее; на правом берегу торжествуют ар-нуво, совсем чуть-чуть кубизм, модернизм и что там еще по списку было в XX веке. Пражский Град правильно обустроен с той стороны, где у человека в груди бьется сердце, зато напротив этой мощной крепости, через Влтаву, помещаются самые элегантные городские бульвары: Вацлавская площадь, Парижская улица, Национальный проспект. Бывших рабочих кварталов обоим берегам досталось почти что поровну: Жижков, Карлин, Либень справа, Голешовице, Смихов, Андел слева. Во второй половине минувшего века пражское городское ядро окружил неровный пояс спальных районов, вставших на полях между бывшими деревнями, где из старого выжили церковки, часовенки да обелиски павшим в войнах героям.
Речные берега в пределах Праги слева в целом покруче, справа вроде поплоще, как и должно быть по законам физики в северном полушарии. Поэтому, наверное, и площади влтавского правобережья — что Староместская, что Карлова, что Мира, что Короля Йиржи из Подебрад — попросторнее. Главный из примерно сотни малых притоков Влтавы в городской черте, Ботич, впадает в речку-маму справа, неподалеку от Вышеградской скалы, миновав Нусельскую долину. Прежде весь ее южный склон занимали виноградники, один из которых, в народе известный как Грёбовка, еще остается в живых. Тут полтора века назад построил виллу немецкий предприниматель Мориц Грёбе, нацисты потом размещали в ней школу вожатых своего гитлерюгенда, а коммунисты — центральный дом своих пионеров. Теперь здесь сидит неправительственная организация, обучает молодых юристов торжеству закона. За околицей виллы, в прекрасной ажурной беседке с видом на Нусле, наливают ну пусть не столь уж прекрасное, зато собственное кисленькое белое и терпкое красное
[79].
Слева к пражской Влтаве из интересных мелких речушек подсоединяются ручей Бруснице (в переводе «черника», он вытекает прямо из трубы, обходя Град с севера то под землей, то по дну Оленьего рва) и еще Далейский ручей — этот километрах в пяти выше по течению, он изливается в Глубочепах из живописного ущелья, кое-где прямо-таки с отвесными скалами и стенами. Через Прокопскую долину, по которой и струится ручей, перекинута пара столетних железнодорожных виадуков. Эта дорога, путь 122, с почти моментальным перепадом высот под сотню метров, известна как «пражский Земмеринг», с аллюзией на самую старую в мире горную железную дорогу, ту, что через альпийский перевал в Южной Австрии. Исток Далейского ручья находится на самой границе Чешского карста, экзотической природной зоны с глубокими земными разломами, с лесистыми-каменистыми оврагами, балками, песчаными отлогами, известковыми карьерами и, главное, с мириадами пещер. За такие почвенные причуды, утверждают спелеологи, нужно благодарить еще один влтавский приток, значительную по чешским масштабам реку Бероунку, добавляющую Влтаве полноты с юго-запада. Главные пещеры — трехуровневые Конепрусские, с разведанными подземными ходами в пару километров. Меня, однако, больше поразила не глубина или темнота этой преисподней, но обстоятельство, что в XV веке, когда под землю еще не нырнули спелеологи и туристы, верхний этаж пещер освоили фальшивомонетчики, чеканившие бронзовые монеты и выдававшие их за серебряные.
