Страна готовилась к большой войне, нацисты планировали германизировать протекторат Богемии и Моравии: «хороших» чехов переделать обратно в немцев, а «плохих» выселить в Сибирь или уничтожить. Немцы воспринимали чехов как «славянизированных германцев», которым суждено было принять имперскую идею или умереть. Поэтому жителям протектората, заявлявшим о германском происхождении своих предков, позволяли называться немцами и претендовать на немецкое гражданство. Из тех же соображений нацисты не запрещали чешско-немецкие браки. Геббельс на встрече с журналистами в Праге заявлял, что чехи очень быстро научатся воспринимать Гамбург как свой порт, а при мысли о немецком военно-морском флоте будут испытывать гордость.
Но вот сегодняшний Хеб, город контрастов и двух примиренных, по крайней мере внешне, современной единой Европой национальных культур: на макушке холма над рекой Огрже раскопано славянское городище, говорят, что IX века, пара-тройка надгробий из желтоватого камня. Над этим холмом словно реет самое старое в бывшем Эгерланде — виртуальное — чешское знамя: мы первыми пришли, мы здесь останемся навеки! В 1165 году император Фридрих Барбаросса (такой немец-перенемец, что его именем советники фюрера закодировали операцию вторжения в СССР) велел построить поверх этого чужого кладбища пфальц, королевскую резиденцию с капеллой Святых Мартина, Эрхарта и Урсулы, а также просторным по меркам средневековья дворцом. Под натиском времени устояли две дворцовые стены, с оконными пролетами романских очертаний, но без крыши и намеков на внутреннюю планировку. С верхотуры Черной башни, сложенной из вулканического туфа (в окрестностях Хеба наблюдается сейсмическая активность, можно даже полюбоваться на булькающие болота), открывается типическая чешская городская пастораль: пойма тихой речки, разбитый на деньги ЕС парчок отдыха со спортплощадкой, аттракционами и пивными, близкие шпили церквей, далекие шеренги многоэтажек. Много красоты, немного уродства — tak akorát, сказали бы чехи, всего в меру.
Главный механизм нелинейного чешско-немецкого летоисчисления измеряет в Хебе не часы и минуты, а события прошлого. Врата времени, девятиметровой высоты створка стилизованной стальной двери, установлена у впадения проспекта Свободы в площадь Короля Йиржи из Подебрад, указывая (так поясняет автор композиции архитектор Мариан Карел) на то обстоятельство, что именно здесь средневековый город когда-то отважно открылся индустриальной эпохе. Произошло это прямо-таки в физическом смысле: чтобы соединить тогдашнюю Marktplatz с построенным в 1860-е годы вокзалом, на южной оконечности площади снесли два дома, и горожане увидели волшебную перспективу новой жизни.
Металлический профиль весом 3,5 тонны за сутки поворачивается вокруг своей оси на 180 градусов — ровно в полночь шлюз времени закрыт, зато ровно в полдень одна историческая эпоха, надо полагать, полным потоком перетекает в другую через воображаемую распахнувшуюся дверь. В металлургии такая вертикальная железяка называется слэбом (толстая стальная заготовка прямоугольного сечения с большим отношением ширины к высоте, в данном случае снова магический масонский индекс 36). Мариан Карел известен в Европе экспериментами с архитектурным стеклом, которое он сочетает то с бетоном, то с камнем, то с металлом, но в Хебе этот художник работал в первую очередь не с материалом, а с пространством. Названная именем гуситского короля длиннющая площадь (полагаю, одна из самых длинных в стране, протяженнее разве что в Литомышле, там вообще какая-то бесконечная…) расширяется и раструбом уходит к северу под заметным уклоном, так что металлическая псевдодверь, если смотреть издалека, исправляет искривление панорамы. Столетие назад роль визуальной доминанты играл памятник императору Иосифу II (монумент стоял у отеля Goldener Stern), но после провозглашения независимости Чехословакии славянские патриоты отбили Габсбургу правую руку; теперь этот бронзовый инвалид украшает променад курорта Франтишкови-Лазне
[17]. А у стальной двери рук нет, отбивать ей нечего.
Врата времени в Хебе (2011). Архитектор Мариан Карел
Работа скульптора Galerie 4, Хеб
В мостовую — по всему проспекту Свободы, чуть ли не до самого вокзала — вмонтированы 196 металлических пластин, на трех языках перечисляющих главные события местной истории. Впервые Эгер упомянут в летописях в 1061 году и под этим своим именем просуществовал без малого девять веков, пока окончательно не стал Хебом. Закрепила перемену трагедия Второй мировой; и 100 лет назад, и сейчас население города составляет около 30 тысяч человек, но только если в начале XX века почти все они были немцами, то теперь почти все они чехи.
В городском турбюро нас снабдили помимо прочего брошюркой о военном кладбище, устроенном на восточной окраине Хеба, за нарядным терракотово-желтым вокзалом. Здесь похоронены почти 8 тысяч немецких солдат. На обложке брошюры — постановочный, по всей вероятности, снимок: мужчина в деловом костюме замер в горькой задумчивости у крестов-могил, перед одним из которых распустился на изумрудном газоне трагический алый цветок. О чем размышляет этот немец? О своем деде или прадеде, погибшем от американской пули или от русского снаряда? О том, что его оставшихся в живых после поражения нацизма родственников чехословацкие власти запихнули в поезд и отправили в Баварию без обратных билетов? О вине всего германского народа, а не только фюрера и его активных сторонников за военный пожар? В любом случае это невеселые размышления. В вермахт записались добровольцами или были мобилизованы полмиллиона богемских и моравских немцев. Почти 200 тысяч из них погибли, в большинстве своем на Восточном фронте. Среди судетских немцев — такие знаковые для нацистской Германии воины, как летчик-ас Отто Киттель, сбивший 94 советских штурмовика Ил-2, и танкист Курт Книспель, уничтоживший 168 боевых машин русского противника.
