Ли-2, совершив взлет, набирают высоту до 6000 метров, чтобы преодолеть Кавказский хребет. В салоне, лишенном отопления, становится зверски холодно, но мы, прижавшись друг к другу на неудобных скамьях, стараемся забыть о температуре, любуясь грандиозным видом, который открывается под крыльями самолета: на 1200 с лишним километров растянулась удивительная горная цепь, снежные поля сменяются заледеневшими озерами, скалы возносятся вверх игольчатыми кристаллами, и разбегаются лабиринтами лощины с крутыми склонами.
Конвой снижается на подлете к Каспийскому морю – у нас промежуточная посадка в Баку. Приближаясь к столице Азербайджана, мы глядим в иллюминаторы и поначалу думаем, что перед нами мираж – на земле целый лес из маленьких Эйфелевых башен. Потом выясняется, что это буровые вышки до самого горизонта.
Для нас первая встреча с СССР пропитана тяжелым запахом нефти, той самой кавказской нефти, за которой Гитлер отправил танковые дивизии Гудериана в стремлении завладеть «черным золотом», необходимым советской промышленности для поддержания в действии гигантской военной машины. Эта нефть добывается именно здесь, в Баку.
Краткая приветственная речь от местных властей, поспешно опрокинутые рюмки водки – и три «Дакоты», заправленные под завязку горючим, снова поднимаются к свинцово-серому небу. Второй этап нашего путешествия с самого начала не оставляет сомнений: мы вторглись во владения знаменитой русской зимы – страшной «генеральши Зимы», победительницы наполеоновских армий. Для любого захватчика она смертоноснее всех «катюш», вместе взятых.
В густом тумане, то и дело проваливаясь в воздушные ямы, наши Ли-2 вынуждены лететь на расстоянии какой-то сотни метров над замерзшей водой у северного побережья Каспия. В Тегеране нам выдали теплую верхнюю одежду из бараньих шкур мехом внутрь, но несмотря на это мы выбиваем зубами дробь, дрожа на металлических скамьях. Не помешала бы еще одна порция водки, чтобы согрелись окоченевшие пальцы и задеревеневшие конечности.
Следующая посадка – в Астрахани, рядом с устьем Волги. Как только я вышел из самолета, ветер, свирепо набросившись, сорвал с меня фуражку и зашвырнул ее на сотню метров. Пришлось бежать за ней по колено в снегу. А после такого забега что может быть лучше обжигающего чая в помятой жестяной кружке, предложенного веселыми солдатами, которые дружелюбно хлопают нас по плечам, приговаривая: «Frantzouzy, frantzouzy!»
[40] Эти бойцы Красной Армии в меховых шапках, надвинутых до самых глаз, в тулупах и сапогах из толстого войлока, кажутся нам большими плюшевыми мишками.
– Эй, парни, глядите – верблюд! Вон там, у взлетной полосы! – кричит вдруг Жозеф Риссо с извечным марсельским акцентом.
Мы дружно поднимаем его на смех – верблюд, здесь, за Кавказом, у скованного льдом Каспийского моря?! Должно быть, водки перебрал наш южанин…
Однако тотчас выясняется, что Жозефу не померещилось: гордой поступью по снегу к нам приближается самый что ни на есть настоящий верблюд, навьюченный тяжелыми тюками. Здесь реквизирован весь автотранспорт для нужд войск, участвующих в битве под Сталинградом, и теперь грузоперевозками занимаются выносливые казахстанские верблюды.
Каждый из нас потрясен такой находчивостью и решимостью местного населения, и это при том, что мы, можно сказать, еще ничего не видели…
Вскоре после отлета из Астрахани Ли-2 попадают в снежную бурю, какие бывают только в здешних широтах. Уже сгущается ночь, и оттого всем еще неспокойнее. Не я один задаюсь вопросом, чем закончится это Дантово путешествие по ледяному аду, доберется ли наш конвой до места назначения…
Но чтобы выбить из колеи советских пилотов, плохих погодных условий маловато. Не обращая внимания на шквалистый ветер, который хлещет по лобовому стеклу кабины снегом, будто пулеметными очередями, они снижаются, по мере того как наползают тучи, и продолжают полет на скорости 240 км/ч и на расстоянии меньше 50 м над землей, хотя видимость составляет всего около 500 м.
Буря между тем набирает силу и в конце концов разделяет конвой: два самолета садятся на аэродроме в Уральске, у подножия Уральских гор; третий – в Гурьеве, на северной оконечности Каспия. Но у каждого из нас, французов, эта первая ночь на русской земле оставит одни и те же воспоминания.
После холода, не отпускавшего нас со взлета в Тегеране, невыразимо приятно оказаться в тепле. Мы входим в избу, снаружи наполовину заваленную снегом, непонятно откуда взявшуюся здесь, в ночном мраке. В печи трещат поленья, и сразу появляется непередаваемое ощущение уюта, которое уже казалось нам потерянным навсегда.
За деревенскими столами ужинают солдаты, мы подсаживаемся к ним, и молодые женщины тотчас приносят нам исходящие паром миски с борщом. Проголодавшись после долгого и трудного пути, мы жадно глотаем этот густой суп с капустой – ее запах будет сопровождать нас каждый день в течение трех ближайших лет.
Мы разделяем трапезу с русскими солдатами, которые смотрят на нас, не понимая ни слова; едим тот же суп из таких же деревянных мисок и впервые полностью осознаём весь масштаб и символическое значение нашей миссии. Мы – горстка французских пилотов, капля в океане, но стремление к свободе объединяет нас с миллионами советских бойцов, и в этом наша сила.
За ужином мы слышим по радио, что французский флот только что затоплен в гавани Тулона по приказу правительства Виши в ответ на оккупацию немцами Южной зоны, произошедшую две недели назад. Печальное известие воспринято в наших рядах с болью и негодованием, мы разом понимаем, сколько еще предстоит сделать, прежде чем наша родина будет наконец свободна.
Тем вечером я признаюсь себе, что понятия не имею, чем все это закончится. Но, как и мои товарищи, я уверен в одном: никто и никогда не упрекнет нас в том, что мы ждали победы сложа руки.
Сейчас, в конце 1942 года, победа кажется бесконечно далекой. Роммель на подступах к Египту, немцы на Волге, война бушует в Тихом океане, от свободной Южной зоны осталось одно воспоминание, а сотня кораблей военно-морского флота Франции лежит на дне тулонской акватории.
Нельзя не признать, что поводов для оптимизма нет. И все же эта первая тарелка борща, отведанного в теплой избе за пятьсот километров от сталинградского ада, согревает нам сердце и душу.
18
Иваново, мрачная равнина…
[41]Первое впечатление от городка Иваново не слишком-то воодушевляет. Небо невозмутимо глядит на нас голубым глазом, но все дома вокруг – серые, а до самого горизонта тянется унылый заснеженный ландшафт, и эту белую плоскость нарушают лишь елки, березы да заводы.
Преодолев многие тысячи километров в немыслимых условиях, мы надеялись приземлиться в местечке посимпатичнее, чем эта учебная база подготовки летчиков-истребителей в семи километрах от города, вернее, городка с полумилионным населением, где все до единого заняты в текстильной промышленности.
