Когда военный оркестр почетного караула начинает играть Траурный марш Шопена, я не скрываю слез. Мы хороним Лефевра у подножия обелиска, поставленного в память о солдатах наполеоновской армии, сложивших голову в России.
Смерть Лефевра вызвала большой отклик в СССР. Несмотря на бурное развитие событий в провинции Нормандия, газета «Красная звезда» 7 июня посвятила половину первой полосы французскому летчику Марселю Лефевру, одержавшему 11 воздушных побед и погибшему в 25 лет.
Через две недели советские войска наконец-то начинают масштабное летнее наступление. Как и под Орлом, атаке предшествует грандиозная артиллерийская подготовка. Выстроенные в непрерывную линию протяженностью 600 километров от Украины до Белоруссии, тысячи пушек и «катюш» одновременно открывают огонь. Гром канонады не смолкает ни днем, ни ночью, у нас под ногами дрожит земля, а в избах мы уже не слышим друг друга.
После долгого периода относительного спокойствия мы рады снова взяться за дело. Сопровождаем бомбардировщики над вражескими позициями, но, к нашему великому удивлению, немцы реагируют вяло. Через два дня линия фронта прорвана между Витебском и Оршей, и сотни советских танков устремляются сквозь эту брешь в погоню за врагом. Мы тоже открываем новый счет воздушным победам – 26 июня за день сбиты восемь вражеских самолетов. Однако и список потерь пополняется – погиб Жак Гастон, по прозвищу Чемодан. Он прослужил в «Нормандии» всего три месяца.
Во время этого наступления полковник Голубов, командир 18-го гвардейского истребительного авиаполка, стал героем красочного эпизода. После боевого вылета, по пути на аэродром, его подстрелила немецкая зенитка. Голубову удалось совершить аварийную посадку на своем уже загоревшемся Ла-5. Спасаясь от огня, он отстегнул ремни, открыл фонарь, выпрыгнул из самолета, мчавшегося по земле на скорости 200 км/ч, и, кубарем прокатившись несколько десятков метров, потерял сознание. Какой-то солдатик, решив, что полковник мертв, взялся было стаскивать с него сапоги, и тут раздался громоподобный глас, будто из преисподней: «Я еще не умер!»
Голубов не умер, но был вужасном состоянии: кости переломаны, ушибы по всему телу.
«Ничего, ребята. И вы, французы, не сильно там расстраивайтесь. Я скоро вернусь и покажу им, из какого теста слеплен!» – пообещал он, лежа с забинтованной головой на носилках, перед тем как санитарный самолет унес его в Москву.
Голубов и правда вернулся через четыре месяца, собранный по косточкам и на совесть залатанный. Несмотря на хромоту, шрамы и спицы в костях, полковник снова взял на себя командование и во главе своего 18-го гвардейского участвовал в Восточно-Прусской операции.
Чертов Голубов! С каким же удовольствием я буду видеться с ним после войны по разным случаям и во Франции, и в России!
Под сокрушительными ударами советских танковых войск, пехоты и авиации немцы каждый день пятятся все дальше к Днепру и Березине, увязая в болотах, где их поджидают тысячи партизан. Орша освобождена 27 июня, Минск – 3 июля. Березина, ставшая общей могилой для наполеоновской армии 132 года назад, сейчас для нас, французов, – символ победы. За время весеннего наступления 1944 года уничтожены не меньше трех десятков вражеских дивизий. Все происходит так быстро, что нам опять нужно менять место базирования – перебираться ближе к передовой, поскольку линия фронта уже продвинулась на 200 с лишним километров. Ла-Фьевр не успевал бы перерисовывать ее на своей карте…
Под конец нашего пребывания в Дубровке случился инцидент, чуть было не повлекший серьезные последствия для двух наших товарищей. В один чудесный, теплый и солнечный день Амарже и Кюффо, у которых, надо думать, слегка кружилась голова от весеннего воздуха, а также от занудной лекции полковника Пуйада на тему русской революции, вломились в баню, когда там мылись женщины из службы тылового обеспечения.
Двое французов, тосковавших по приятным впечатлениям, даже не успели насладиться зрелищем, представшим перед их глазами в избе, где мы каждые две недели обливались водой с головы до ног. Под оглушительный аккомпанемент визга и воплей разъяренные дамы в клубах пара немедленно вышвырнули нарушителей за дверь, предварительно раздев их догола.
На том все могло бы и закончиться, однако советские фронтовики относятся к отношениям между полами очень серьезно и вольностей не дозволяют – контакты между мужчинами и женщинами на передовой здесь ограничиваются служебными интересами. Слухи о происшествии достигли ушей Захарова, и тот на следующий же день вызвал к себе в штаб Пуйада, чтобы пожаловаться ему на некультурных подчиненных.
Хорошенько наорав на двух нарушителей перед всем личным составом, Пуйад под конец заявил:
– Вам повезло, легко отделались. Поначалу генерал Захаров требовал выгнать вас из полка. Чтобы такого больше не повторилось!
Несмотря на грозный тон полковника, мы с трудом сохраняли серьезность. Я тоже кусал губы, стараясь не расхохотаться, когда слушал рассказ о подвигах наших Надин и Ктофа и представлял себе, какая запись могла бы появиться в их личных делах, если бы Захаров все-таки добился увольнения…
28
Де Сен превращается в легенду
Мы наконец покидаем Дубровку 15 июля. Передислокация несколько раз откладывалась из-за нелетной погоды. Пункт назначения – Микунтани, южнее Вильнюса, в четырехстах километрах отсюда.
«Гангстеры» из «первой», как нас зовут между собой другие пилоты, первыми вылетают на запад. Вторая эскадрилья садится на травяной полосе полевого аэродрома Микунтани через двадцать минут после нас. Но не в полном составе. На перекличке отсутствует Морис де Сен.
– У де Сена небольшая проблема – судя по всему, утечка масла. Они с Матра, его ведомым, решили вернуться в Дубровку, – объясняет Мурье, командир «второй».
Теперь вроде бы можно не переживать за де Сена, и мы безмятежно ждем прибытия еще двух эскадрилий. Но они что-то запаздывают, и беспокойство возвращается. Летчиков, которым ничего не остается, как вглядываться в небо, охватывает дурное предчувствие. А поскольку телефонная связь не работает, узнать, что происходит в Дубровке, невозможно.
Наконец, уже ближе к вечеру, мы слышим характерный шум мотора «яка» и бросаемся со всех ног к первому же приземлившемуся самолету.
– Ну?!..
По лицу пилота, спрыгнувшего с крыла, сразу становится ясно – случилось что-то серьезное. Он сразу пробивается сквозь окружившую его толпу к Пуйаду:
– Полковник… Де Сен… – И тут пилот замолкает на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, а потом продолжает рассказ, не глядя на товарищей, собравшихся тесной толпой вокруг них с Пуйадом. Когда рассказ окончен, мы все потрясены не меньше, чем выслушанный нами очевидец трагедии.
У де Сена действительно произошла утечка масла, и он вынужден был вернуться. Находившийся в Дубровке с двумя эскадрильями майор Дельфино передал ему по радио, что полоса свободна, можно садиться. Де Сен, ничего не видевший сквозь лобовое стекло, забрызганное маслом, несколько раз пытался приземлиться на соседних болотах, но ничего не вышло. Видя, что посадка невозможна, Дельфино связался с командным пунктом 1-й воздушной армии, и ответ последовал незамедлительно: пусть пилот бросает самолет и прыгает с парашютом. Дельфино передал этот приказ де Сену. Последовало молчание, потекли секунды, казавшиеся бесконечными, а в небе не появилось и намека на белый купол. В то время майор еще не знал, что де Сен на борту не один. Белозуб, его механик и друг, путешествовал в тесном отсеке «яка» за спиной летчика.
