Пилоты «Нормандии», ожидавшие приказа на взлет, собрались вокруг машины с радиопередатчиком. К нему подключили громкоговоритель, и всем было слышно тяжелое дыхание товарища, молчавшего в кабине самолета, который уже заволокло густым дымом. «Я бы тоже не прыгнул. Там с Морисом Белозуб, а у него нет парашюта», – раздался вдруг голос в толпе. «И я бы не прыгнул», – подхватил другой. «И я», – прозвучал третий.
Дельфино в отчаянии передал микрофон Агавеляну:
– Ты здесь представляешь советское правительство, сам ему прикажи.
– Морис, прыгай, это приказ! Другого выхода нет!
Но Морис де Сен не прыгнул. Через несколько секунд после очередной неудачной попытки приземления вслепую его Як-9 потерял управление и взорвался, задев склон холма.
Морис де Сен и Владимир Белозуб похоронены бок о бок между двумя избами в Дубровке. Когда закончилась короткая прощальная церемония, деревенские дети положили на могилу де Сена охапку цветов – красных, белых и синих. Это была первая дань уважения, простая и очень искренняя, принесенная советским народом французскому летчику, который пожертвовал жизнью, потому что не мог бросить своего брата из советской армии.
В тот вечер в Микунтани полковник Пуйад собрал нас всех на минуту молчания в память о погибшем соратнике. У меня в глазах стояли слезы, как и у остальных пилотов. Де Сен был прекрасным товарищем, всегда приветливым, всегда с улыбкой. Его любили в «Нормандии». По природе замкнутый, он понемногу оттаял и освоился в нашей компании за полгода, прошедшие со дня его приезда в Тулу.
Трагедия де Сена и Белозуба имела большой резонанс в СССР. Пресса не обошла вниманием рыцарский поступок французского летчика по отношению к советскому механику, а после войны этот эпизод вошел в учебники истории как символ нерушимой дружбы между Францией и Россией. Школьники учили наизусть стихи и песни о Морисе де Сене и Владимире Белозубе – французском аристократе и волжском крестьянине, которые вместе погибли ради торжества свободы.
Лет через двадцать после возвращения во Францию мы с моим другом де Панжем сопровождали генерала Захарова, пожелавшего нанести визит матери Мориса де Сена на авеню Эйлау в Париже. Там, на маленьком столике в гостиной, я с волнением увидел две фотографии, поставленные одна рядом с другой. Это были портреты де Сена и Белозуба.
Мать нашего товарища, элегантная пожилая дама, с нежной печалью сказала, что ее Морис сделал правильный выбор и что она им гордится. Когда мы покидали эту квартиру, даже у великана Захарова, закаленного годами войны, на глазах были слезы.
29
От «Нормандии» к «Нормандии – Неман»
В Микунтани как будто произошла смена декораций специально для нас: исчезли бесконечные русские просторы, березовые рощи и ставшие привычными избушки. Мы на территории старой Речи Посполитой. Кажется, вечность минула с тех пор, как я в последний раз видел холмистые луга и каменные домики. До чего же приятно на них смотреть – пейзаж напоминает мне об Анжу и о моей деревне Шампинье.
Авиаполк разместили на ферме с водокачкой посреди двора, прямо как у нас дома. Словно за какой-то час полета мы приблизились к Франции, по которой ужасно скучаем.
– Парни, это курорт! Ну чес-слово! – изрекает Марсель Альбер, мастер точных формулировок.
В небе здесь пока относительно спокойно, и мы пользуемся всеми преимуществами новой резиденции. Прежде всего налаживаем меновую торговлю – вокруг, куда ни глянь, разгуливают жирненькие, откормленные пернатые. За полтора года на каше, борще, котлетах и компоте аппетит у нас такой, что мы готовы слопать весь птичий двор.
У местных крестьян дефицит одежды, поэтому средство обмена сразу находится. Форменная рубашка Королевских ВВС за восемь цыплят, три пары носков за дюжину яиц, свитер за два литра самогона – деревенской водки… Капитану-инженеру Агавеляну, главному поборнику устава, происходящее не слишком нравится, но остальным наплевать. «Война скоро закончится, это барахло нам больше не понадобится!» – смеюсь я.
С десертами еще проще – в окрестных лесах черным-черно от черники, каждый день кто-нибудь идет по ягоды и возвращается с полными корзинками. В Микунтани у нас пышным цветом распускаются способности кашеваров. После долгого дня приготовлений к трапезе, когда каждый с удовольствием вносит свою кулинарную лепту, мы жарим на вертелах добытую домашнюю птицу под открытым небом. Вечер вокруг костра продолжается песнями, потом мы наперебой рассказываем забавные истории, которые вспоминаются одна за одной, как по волшебству, а когда луна уютно устраивается в небе, мы залезаем в спальные мешки и тоже укладываемся на боковую, сытые, веселые и довольные, как малышня на каникулах в летнем лагере. Ночевать на свежем воздухе мы решили с первого же дня на этой авиабазе, к огромному неудовольствию вшей и клопов, населяющих похожее на хлев строение, где нас разместили. И ничего, что на рассвете бывает довольно прохладно.
С приходом лета мы обретаем еще одно удовольствие – можно заниматься физкультурой на воздухе. Маленькое озеро рядом с фермой становится для нас штатным бассейном, а на лужайке мы босиком, в одних кальсонах играем в футбол и в волейбол.
У механиков другие развлечения. Они пристрастились к охоте на немецких дезертиров, которые в здешних краях бродят толпами и прячутся по чащобам. Почти каждый вечер механики отправляются ловить их в ближнем густом лесу, и порой мы просыпаемся по ночам от выстрелов. «Охотники нашли дичь», – бормочем себе под нос и снова засыпаем. Механики возвращаются под утро, улыбаясь до ушей и потрясая трофеями – касками, пистолетами, сапогами солдат вермахта. Если бы не эти ночные рейды, безусловно опасные, трудно было бы себе представить, что война еще продолжается и линия фронта совсем рядом.
Я не охочусь. Предпочитаю возиться с аистенком. Он выпал из гнезда, а мы с Жаном де Панжем его подобрали и выходили. Теперь приходится много времени тратить на выслеживание лягушек в окрестных прудах и канавах, чтобы его прокормить. За несколько дней аистенок становится ручным и подходит совсем близко, когда я протягиваю ему на ладони кусочки мяса, сидя в траве на солнышке и любуясь природой.
В последних числах месяца каникулы заканчиваются. Мы снова поднимаемся в воздух, чтобы обеспечить прикрытие сухопутным войскам, форсирующим Неман. После этого начнется наступление на Восточную Пруссию. Из авиаподразделений мы сейчас ближе всех, и русские очень на нас рассчитывают. С самолетов видно бетонный мост, полностью разрушенный, среди обломков опор застряли танки. Солдаты пересекают реку шириной три сотни метров на паромах, лодках, челноках и плотах из пешеходных мостков и настилов. Тут просыпается немецкая зенитная артиллерия, и нам становится не до наблюдений. Женэ возвращается на базу с зенитным осколком в левом элероне, а Шарра вынужден прыгнуть с парашютом.
Из Микунтани мы 29-го числа перелетаем в Алитус, на берег Немана. Полотняный Завод, Смоленск, Березина и вот теперь Неман – мы невольно следуем маршрутом Великой армии Наполеона, но в этот раз русские на нашей стороне, что очень обнадеживает.
