Но вопреки стараниям врачей, в ночь на 1 ноября Мансо умер от быстро распространившейся гангрены. Мы похоронили его под проливным дождем, на изрытом воронками взрывов поле, по колено увязая в грязи и утирая слезы. Наш приятель по прозвищу Джиджи никогда не увидит родной Париж освобожденным.
Ноябрь проходит в серых тонах. Гризайль царит на природном и психологическом ландшафте. Снег вперемежку с дождем, нелетная погода. Ледяные ветра с Балтики без устали гуляют по нашему аэродрому. После бурного периода воздушных боев это вынужденное бездействие всех погружает в черную тоску. Мы ведь могли вернуться во Францию, а теперь вот застряли в капкане уже третьей по счету русской зимы, и, кроме как дуться в карты с утра до вечера, заняться тут нечем.
Ноябрь 1944-го оказался для нас самым унылым месяцем с тех пор, как два года назад мы высадились в Иванове. Единственным развлечением стало нашествие кинематографистов, снимавших документальный фильм о жизни авиаполка «Нормандия – Неман». Но из-за кошмарной погоды, превратившей летное поле в трясину и приковавшей наши самолеты к земле, им пришлось раньше времени упаковать кинокамеры и вернуться в Москву.
Двадцать седьмого ноября мы наконец вылетаем из Дидвиге курсом на Гросс-Кальвайтхен у берегов Вуккерзее – это озеро находится рядом с обширными охотничьими угодьями Геринга. Вот она, Пруссия! Деревня пустует, так что нам предоставлен богатый выбор миленьких комфортабельных домиков, покинутых хозяевами. Мы целую вечность не спали в настоящих постелях с мягкими матрасами, чистыми простынями и пуховыми одеялами.
Вскоре после нашего прибытия сюда подоспела новость о том, что нам с Марселем Альбером присвоено звание Героев Советского Союза. При всем моем равнодушии к наградам, эта чего-нибудь да стоит. Звание Героя – высшая форма отличия в СССР, и его впервые удостаиваются французы. Трудно вообразить, что на моей груди будут красоваться знаменитая «Золотая Звезда» весом 32 грамма и сопутствующий ей орден Ленина. У нас, уцелевших летчиков из первого состава «Нормандии», на счету больше всего побед: 23 у Альбера и 16 у меня.
– А еще, Поип, наши фото добавят в официальный альбом воинской славы! – смеется Альбер, но он взволнован не меньше, чем я.
И поскольку добрые вести всегда ходят парами, мы получаем подтверждение давно появившимся слухам о том, что де Голль, находящийся с официальным визитом в СССР для подписания договора о дружбе со Сталиным, навестит «Нормандию – Неман» на фронте. В последний раз я видел генерала в сентябре 1940-го на рейде Фритауна, когда он поднялся на борт «Пеннланда», чтобы сообщить нам о присоединении Чада к «Свободной Франции». С тех пор прошло больше четырех лет…
Мрачное настроение, одолевавшее всех на аэродроме в последние недели, развеялось, будто на нас дохнул вольный ветер, и на лицах расцвели улыбки, несмотря на холода. Теперь мы только и говорим, что о приезде де Голля, даже за партиями в покер. Служба тылового обеспечения запасается провизией к этому важному дню. Наши берлоги отдраены и блистают чистотой. Каждый день мы совершаем тренировочные полеты, выстраиваясь в лотарингский крест, чтобы оказать генералу достойный прием.
Но 6 декабря программа неожиданно меняется, мы получаем контрприказ. Из-за плохих погодных условий де Голль не приедет к нам. Это мы поедем к нему в Москву.
33
Дождь из орденов в Москве
В 10 часов вечера мы садимся в грузовики и отправляемся в Каунас, где нас будет ждать поезд до Москвы. Сидя бок о бок на металлических скамьях и поставив между колен чемоданы, почти всю ночь трясемся по заснеженным дорогам, а брезентовый полог, хлопающий на ветру, не спасает от холода. Чтобы хоть как-то согреться, мы всю дорогу поем песни – поспать все равно не получится из-за мороза, неудобной скамьи и волнения. Прямо перед отъездом мы узнали, что ветеранов «Нормандии» наконец-то отпускают во Францию сразу после торжественных церемоний.
К трем часам утра добираемся до Каунаса, промерзшие до костей. Глаза у всех слипаются от усталости. Но вместо того чтобы свернуть к вокзалу, грузовики высаживают нас во дворе военного госпиталя.
– Они что, хотят подержать нас в карантине, прежде чем дозволят пожать руку товарищу Сталину? – ворчит Роже Соваж.
Верзила ошибся. Несмотря на поздний час, весь персонал во главе с начальником госпиталя встречает нас по-королевски и давай хлопотать вокруг. После горячего душа, отогревшего заледенелое тело, какое же счастье растянуться на свежих простынях!.. Я засыпаю мгновенно – у меня, как и у моих товарищей, даже нет сил полюбезничать с медсестричками, проводившими нас в палаты.
Когда мы просыпаемся, персонал все с той же предупредительностью сопровождает нас в большой зал. И там нам приходится хорошенько потереть глаза, чтобы убедиться: это не сон. Вместо обычного завтрака нам подают икру, ветчину, колбасы, жаркое, яичницу-глазунью, жареную картошку, шоколад и взбитые сливки. Пиршеству сопутствуют вино и водка в неограниченном количестве. А посреди зала стоит генерал Захаров, хихикая, как мальчишка, которому удалась знатная шалость, и сразу становится ясно, кому мы обязаны этим роскошным приемом.
Проголодавшись после долгой дороги на грузовиках, мы отдаем должное угощению. Едим, пьем, потом танцуем с официантками и медсестрами под звуки аккордеона. Мы бы с удовольствием задержались здесь и провели с девушками весь день, но после полудня нас извещают, что поезд готов и пора откланяться.
На вокзале нам с Марселем Альбером уготован новый сюрприз: звание Героев Советского Союза (хотя медали еще не получены) дает нам право на путешествие в спецвагоне с Захаровым, генералом Хрюкиным и майором Дельфино.
«Ну и мерзавцы же вы! Совсем зажрались!» – с легкой завистью фыркают товарищи, заглядывая вместе с нами в спальные купе и рассматривая салон с диванами и креслами, кухню и отдельную уборную.
На их долю такой роскоши не досталось, но жаловаться им тоже не на что: на деревянных койках в общем вагоне мягкие матрасы, чистое постельное белье и теплые одеяла. К тому же к ним гораздо ближе, чем к нам, вагон-ресторан, персонал которого, как сообщил Захаров, в распоряжении дорогих гостей круглые сутки.
Разумеется, никто не пропустил эти слова мимо ушей, и с самого отбытия начинается хождение туда-сюда по составу. Поскольку вагон-ресторан здесь единственный неотапливаемый, мы там долго не задерживаемся и быстро бежим в тепло, нагруженные корзинами с икрой и бутылками водки.
Нетрудно догадаться, что атмосфера в поезде веселая и беззаботная. Едим, пьем, спорим, смеемся, потом даем себе короткий перерыв на сон, и все начинается заново. Времени любоваться однообразным заснеженным пейзажем у нас, конечно, нет.
За два дня мы преодолеваем в обратном направлении тот же путь, на который у нас ушло два года в стране, охваченной войной: Вильнюс, Неман, Березина, Минск, разрушенный Смоленск. Теперь нам больше не нужно сражаться за каждую пядь, и если бы не зенитная пулеметная установка позади локомотива, можно было бы подумать, что война закончилась.
