Пьер Берко, большой босс «Ситроена», сразу принял наш проект, хотя тот еще находился на стадии разработки. Берко понимал, что в обществе растет спрос как раз на такие небольшие многоцелевые автомобили. Но ему не понравилось название, которое мы придумали всей командой, – «Данки», что по-английски означает «ослик». Берко предпочел «Мегари» – символ надежности и выносливости. То есть осел уступил место верблюду
[60].
Официальную презентацию «Мегари» назначили на 16 мая 1968 года в гольф-клубе Довиля, а летом должно было начаться серийное производство. Но я не поехал в Нормандию, потому что за несколько дней до презентации Пьер Берко заявил мне: «Мегари» – продукт «Ситроена» и больше ничей». В ответ я всего лишь пожелал ему хороших продаж, которые обеспечат прибыль обеим компаниям.
Выпуская на рынок эту ни на что не похожую модель, «Ситроен» обставил дело с размахом. Журналистам, собравшимся на поле для гольфа, было явлено настоящее модное дефиле – в салонах восьми «Мегари» разных цветов перед ними проехали два десятка манекенщиков и манекенщиц, причем некоторые были одеты не по погоде легко.
Тот день, 16 мая 1968 года, многим запомнился надолго, и не только из-за боевого крещения «Мегари» и красивых девушек в купальниках. В тот же вечер вспыхнула всеобщая забастовка, парализовавшая страну на несколько недель. Так что той бурной весной мой «Мегари» отъехал на второй план – акулы пера вцепились зубами в другую революцию. Нам пришлось ждать октябрьского автосалона в Париже, чтобы впервые представить широкой публике «Диану 6 Мегари» (таково было коммерческое название модели).
Без «Ситроена» эта авантюра ни за что бы не удалась, но, к моему сожалению, автомобильная компания ничего не сделала, чтобы развить успех «Мегари». Почти все предлагавшиеся нами проекты отвергались. Помню, в 1973-м мы разработали прототип амфибии – машину, оснащенную колесами с лопастями и подвесным мотором в задней части кузова с откидным бортом. Неплохо тогда повеселились, подрезая баржи на Сене прямо под окнами главного офиса «Ситроена» на набережной Жавель, на том все и закончилось.
В те же годы я запустил в производство «Флиппер» – совсем маленький городской автомобильчик с двигателем «Мотобекан» объемом 49,9 см3. Система управления позволяла ему совершать разворот вокруг своей оси на 180°. До сих пор помню, какое лицо было у водителя парижского автобуса, когда он смотрел, как я верчусь перед ним волчком, и не верил своим глазам.
Я продал 3500 «Флипперов». А однажды, разбирая корреспонденцию, нашел письмо из монастыря Святой Терезы Младенца Иисуса в Лизьё: «Дорогой месье де ла Пуап, мы с вами незнакомы, но я считаю своим долгом выразить вам величайшую благодарность. Я купила «Флиппер», и хотя дорога заняла у меня неделю, все-таки благодаря машине я добралась до Лурда
[61]». Подписано это послание было матерью настоятельницей. Я был горд и счастлив: мой маленький «Флиппер» чудом, конечно, не назовешь, и тем не менее он сослужил добрую службу монахине.
Как и у всех изобретателей, у меня случались неудачи. Я придумал модель дирижабля, но она взорвалась в воздухе. Впрочем, от дефицита идей я никогда не страдал, так что меня это ничуть не обескуражило.
В детстве я часто проводил каникулы в поместье Керюон под Брестом
[62], родным городом моего отца. Дом был удачно расположен на берегу узкого морского залива, который перекрывался шлюзом, находившимся в ведении сторожа. Через шлюз проскакивало много рыбы, а пару раз к нам даже наведались дельфины, но мы, конечно же, отпустили их обратно в море. Мне ужасно нравилось кормить рыбкой этих удивительных млекопитающих, очаровавших меня своей грациозностью, дружелюбием, игривым нравом и умом.
Намного позже, уже в конце 1960-х, я побывал в знаменитом океанариуме Майами. Глядя на огромный бассейн, где резвились дельфины и морские котики в окружении внушительной толпы посетителей, я загорелся идеей создать нечто подобное на родине. Мне хотелось построить не какой-нибудь там очередной парк развлечений, а своего рода научно-исследовательский центр, где можно будет изучать дельфинов и при этом открыть доступ к ним для широкой публики.
Вернувшись во Францию, я облетел на самолете все побережье от Дюнкерка до Биаррица в поисках подходящего места и нашел таковое в Довиле, где получил боевое крещение мой «Мегари». Но проект морского зоопарка не понравился мэру города, Мишелю д’Орнано, и он не дал мне разрешения на строительство. Тогда я отправился на юг и в конце концов приобрел близ Антиба четыре гектара земли у дороги на Бьо в трех сотнях метров от моря.
Открытие «Маринленда» состоялось 28 апреля 1970 года. Шоу, в котором выступили четыре дельфина, продлилось всего семь минут. В тот первый день к нам пожаловал один-единственный зритель, вернее зрительница – какая-то женщина просто проходила мимо, заплатила 6 франков и устроилась на трибунах. Мы ужасно расстроились, но все же начали представление. Через несколько минут женщина встала и удалилась явно в дурном расположении духа. Прежде чем покинуть «Маринленд», она потребовала вернуть ей деньги за билет, заявив кассирше, что ей не понравился наш «зоопарк, потому что в нем нет ни львов, ни жирафов». Это был один из самых ужасных дней в моей жизни. Я даже подумал тогда, не заняться ли мне чем-нибудь другим.
Тем не менее мы засучили рукава и взялись за работу. Через год, ко второму официальному открытию, назначенному на 22 июня 1971-го, «Маринленд» преобразился. Вместо одного бассейна у нас теперь было семь. Я хорошенько подготовился к торжественной дате – хотел произвести фурор, как три года назад с «Мегари». Мои гости прибыли на борту пассажирского лайнера, лично зафрахтованного мной в Ле-Бурже. Кроме журналистов, политиков и ученых, я пригласил жителей Шампинье, сотрудников КРВП и своих знакомых летчиков. Среди них были дослужившийся до генерала Жозеф Риссо, мой друг и однокашник Жан Ревейак из выпуска Z, ставший хранителем музея ВВС, и великий французский ас Второй мировой войны Пьер Клостерман – мы познакомились в Великобритании, и он тогда увел у меня девушку.
Я начал читать речь, стоя на платформе над самым большим бассейном. Речь была официальная, занудная, и мало-помалу люди вокруг теряли интерес к происходящему. По счастью, коллегам пришло в голову внести немного оживления в мероприятие – они решительно подступили ко мне, и в следующее мгновение я в прекрасном костюме, в очках и с бумажками в руках уже летел в бассейн.
С течением лет посещаемость «Маринленда» неуклонно росла, и в 1990-е достигла полутора миллионов. В 1992 году я открыл РИММО – заповедник площадью 88 тысяч километров в западной части Средиземного моря для защиты дельфинов от дрифтерных сетей, в которых каждый год погибало несметное множество этих млекопитающих.
