Я убежала, проявив глупость и трусость. Бежала, оставив скорчившегося от боли Стивена лежать на полу.
Дверь захлопнулась. Внутри что-то врезалось в стену – раз, затем второй. Я услышала, как все рамки с фотографиями задребезжали от этих ударов.
Воцарилась тишина.
Дверь открылась, и Джулиус вышел, один.
Глава 4. Таинственный остров
19 октября 1918 года
На рассвете меня разбудили шаги.
Я открыла глаза и попыталась сориентироваться в незнакомом расположении моей новой спальни, но ночные тени продолжали таиться в углах и скользить по новой мебели. Мой дорожный сундук и скаутские ботинки сгрудились в кучу возле соснового платяного шкафа.
Стоял октябрь, весна давно прошла. Я находилась в доме тети Эвы в разгар пандемии как беженка. Стивен давно уехал.
Тетя не могла позволить себе пользоваться электричеством, и я увидела ее лицо в противогриппозной маске в свете свечи возле моей кровати.
– Почему ты в очках? – спросила она.
Я стянула с лица ремешки, ощущая рубцы на коже там, где резиновая оправа прижималась к лицу.
– Наверное, я в них заснула.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да, а что? – Я подняла голову. – Я плохо выгляжу?
– Нет, просто я всю ночь беспокоилась, что ты в поезде заразилась и проснешься уже с гриппом.
– Я чувствую себя хорошо.
Я потерла сухие глаза.
– Через два часа мы пойдем в студию Джулиуса. Одевайся, давай позавтракаем. Еще нам нужно сделать мешочки с камфорными шариками, которые мы наденем на шею, чтобы этот запах не подпускал к нам микробы на пароме.
С этим она вышла из комнаты.
Свернувшись калачиком под одеялом, я смотрела, как солнце встает за кружевными занавесками моего окна. Портленд казался невыносимо далеким. Я спрашивала себя, когда состоится суд над отцом. После того как его заковали в наручники и ударили в живот, я схватила свои вещи, вышла через заднюю дверь и побежала на вокзал Портленд-Юнион, чтобы, как инструктировал меня отец, телеграфировать тете Эве. Я провела ночь на вокзальной скамье, пока утренний поезд не увез меня прочь. Никто не явился разыскивать шестнадцатилетнюю дочь мистера Роберта Блэка. В мире существовало слишком много других проблем, и некому было заниматься взрослым ребенком человека, обвиненного в государственной измене.
Мне стало больно дышать, поэтому я закрыла глаза и попыталась отогнать эти воспоминания.
Мыслями я обратилась к проблемам тети Эвы и бедному усопшему дяде Уилфреду. Он умер в июне в туберкулезной клинике, но что, если его дух вернулся в собственный дом? Несмотря на скептическое отношение к спиритуалистической фотографии Джулиуса и привидениям в целом, когда я в одиночестве лежала в постели, отдавшись во власть воображения, возможность жизни после смерти не казалась мне такой уж невероятной. Более того, я убедила себя в том, что из соседней комнаты донесся кашель дяди Уилфреда, и это заставило меня выскочить из-под одеяла и начать одеваться.
Я открыла крышку своего дорожного сундука и поморщилась.
– Боже правый! Что за мрачный гардероб!
Мои платья и юбки были либо черными, либо темно-синими – настолько темными, что казались черными. Нехватка немецких красителей в стране лишила нашу одежду ярких цветов, отчего мы все выглядели так же безрадостно, как и мир вокруг нас. Я извлекла из чемодана темно-синее платье длиной до середины икры с воротником в матросском стиле и свободным галстуком того же оттенка, что и платье. Чтобы придать себе привлекательности, я открыла мамину сумку, скользнула пальцами в тот же кармашек, в котором хранила летные очки, и вынула цепочку. Мой отец сделал ее для меня из медных запасных деталей друга-часовщика.
Даже блеск металла померк на фоне унылого шерстяного платья.
– Стивена ты там все равно не увидишь, – напомнила я собственному отражению в зеркале. – Кому какое дело, как ты выглядишь?
Я собрала свои длинные волосы белой лентой на затылке, а марлевую маску сунула за пояс платья, чтобы надеть ее позже. Аромат лукового омлета тети Эвы дразнил мое обоняние.
– Ты готова завтракать, Мэри Шелли? – окликнула меня снизу тетя.
– Кто там? – проскрипел Оберон.
– Иду! – отозвалась я.
Прежде чем начать новый день, я посмотрела на еще одно скрытое в глубинах маминой черной сумки сокровище – сделанную Стивеном фотографию бабочки – «Тело».
Чтобы попасть на Коронадо, мы сели на тот же паром, что и в апреле, – «Рамону» – и облокотились на отполированные перила на носу судна, где прохладный ветер бухты Сан-Диего трепал наши волосы. Во время апрельской переправы бриз доносил до нас резкий запах смолы из доков для паромов, но в этот раз я ощущала лишь собственное луковое дыхание внутри маски, а также едкий ментоловый запах камфорных мешочков у нас на шее. Две черные трубы парохода со свистом выпускали пар в безоблачное небо. Лопасти боковых гребных колес взбивали воду в белую соленую пену, брызгами оседавшую мне на руки.
– До нашей последней поездки я всегда представляла себе, что Эмберсы живут на острове швейцарской семьи Робинзонов
[5], – призналась я тете Эве, глядя на густо населенную полоску земли, от которой нас отделяло менее полумили. С военно-морской авиабазы на Северном Коронадо с жужжанием взвился в безоблачное небо биплан. – Стивен всегда писал о том, что живет на острове, поэтому я представляла себе, как он раскачивается на лианах и ест суп из скорлупы кокосовых орехов. Но ведь это даже не остров, верно? Это полуостров.
– Никто его так не называет, – ответила тетя Эва.
– Стивен сказал, что есть узкая дорога, которая соединяет остров с материком, для тех, кому не лень объезжать бухту.
– Возможно, но это ужасная идея.
Тетя ковыряла поручень вычищенным ногтем.
– Что ужасная идея? Позировать для очередной спиритуалистической фотографии?
– Нет, то, что я снова туда с тобой еду. Позволяю тебе забрать этот пакет.
– Что, по-твоему, может произойти, если я его получу? Стивен волшебным образом появится из ниоткуда и изнасилует меня прямо в студии своего брата?
– Тсс! Следи за своей речью, Мэри Шелли. Боже правый!
Тетя Эва покосилась на детей в двух с половиной метрах от нас – двух маленьких девочек с большими голубыми глазами на полускрытых под защитными масками лицах. Положив пухлые ручонки на поручень, они окликали парящих над водой чаек.
– Идите сюда! Идите сюда, глупые птички!
Тетя понизила голос так, что я едва ее слышала.
