– Что с ним? – спросила я.
Тетя Эва все еще потирала горло.
– Понятия не имею. Я никогда его таким не видела.
– Это опиум?
– Мэри Шелли!
Джулиус вернулся в студию с коричневой папкой в руках.
– Вот, забирайте.
Он держал скрытую внутри папки фотографию кончиками пальцев.
Дрожа, я подошла и взяла у него папку.
Его красные глаза слезились.
– Теперь уходите. Пожалуйста.
– Я хотела бы сначала увидеть фотографию.
– Уходите.
Затаив дыхание, я раскрыла папку и увидела себя в черно-белом цвете. Я сидела на бархатном сиденье стула с камфорным мешочком и цепочкой из часового механизма на шее. Мои глаза над марлевой маской смотрели в объектив.
Позади меня стояла призрачная фигура – красивый русоволосый мальчик в нарядной рубашке и галстуке.
Стивен.
Призраком на моей фотографии был Стивен.
Тетя Эва взяла папку из моих рук.
– О нет, Джулиус. Это твой брат?
Эти слова болью отозвались у меня в сердце. Я поняла, что они подразумевают.
– Он у…
Губы тети Эвы отказывались выговорить это слово.
Джулиус откашлялся.
– Мы только что узнали, что он погиб во время сражения. В телеграмме говорилось, что в начале октября шли ожесточенные бои. Он пал смертью храбрых.
Мне стало душно. Я прижала ладони к животу, ощущая, как в барабанных перепонках звенит, будто перед обмороком. В глазах потемнело. Ноги подкосились.
Тетя Эва схватила меня за локоть, чтобы не дать упасть.
– Мэри Шелли, ты в порядке?
Джулиус отвернулся от меня.
– Уведи ее отсюда.
Меня привел в чувство донесшийся сверху крик. Мы все вскинули головы, глядя в потолок.
– Стивен! – кричала миссис Эмберс, как будто кто-то рвал ее сердце на части. – Стивен!
Джулиус схватил меня за руки выше локтей и развернул к себе.
– Я сказал, уведи ее отсюда. Обе убирайтесь прочь. Уносите ноги как можно дальше. Меньше всего на свете мы хотели бы сейчас видеть детскую любовь моего брата.
Я спотыкалась, не успевая переставлять ноги, пока он бесцеремонно тащил меня к двери. Мы с тетей Эвой снова вышли в туман, и дверь за нами захлопнулась. Даже рокот прибоя не заглушал несущегося из-за стен крика миссис Эмберс.
– Пойдем. – Тетя взяла меня за руку и помогла спуститься по лестнице. – Их нужно оставить наедине с горем. Это ужасно, ужасно, когда кто-то, кого ты любишь, погибает на другом конце света.
Тело меня не слушалось. Я не могла ни нормально идти, ни дышать. Боль с такой силой сводила мои легкие, что идти я могла только с помощью тети Эвы, поддерживавшей меня плечом.
– Я предупреждала тебя, чтобы ты по нему не тосковала. – Она обхватила меня за талию, чтобы я держалась на ногах. – Я знала, что он разобьет тебе сердце.
– Я хочу… – Я задохнулась и поперхнулась, как если бы я плакала, но мои глаза оставались сухи. – Я хочу, чтобы ты бросила эту фотографию в залив, когда мы окажемся на пароме. Стивен… если бы он ее увидел, он был бы в ярости.
– Не думаю, что в твоем нынешнем состоянии это хорошая идея. Я сохраню ее для тебя на тот случай, если ты передумаешь.
– Нет.
– В будущем она может тебе понадобиться.
– Нет.
– Шшш. Сосредоточься на ходьбе. Когда ты вернешься домой, тебе станет легче.
– Мой дом в Портленде. Я никогда туда не вернусь. Мне никогда не станет легче.
И хотя мы уже шли мимо соседнего дома, до нас продолжали доноситься крики миссис Эмберс, пока наконец шум прибоя не заглушил ее плач.
Глава 6. Электрический разряд
Мы расстались на пристани с нашей стороны бухты. Судя по сдвинутым бровям тети Эвы, она не хотела оставлять меня в одиночестве, но ей нужно было на работу. Я, не оглядываясь, побрела прочь. Фотография плавала в воде. Я вынула ее из папки и швырнула в холодную соленую воду.
Карантин заглушил шум города. Ветер поднял и понес над тротуаром одинокую газетную страницу. Пара чаек над головой перекликалась, уносясь в сторону океана в стремлении сбежать от цивилизации. Неудивительно. Группа мужчин и женщин вышла из желтого электрического трамвая возле универмага Марстона. Подобно мне они были одеты в темную одежду и маски и шли, склонив головы и вперив взгляды в асфальт в ожидании смерти.
Мы все были воплощением несчастья.
На половине магазинов висела табличка ЗАКРЫТО, а в тех, которые не закрылись, посетителей все равно не было. Я прошла мимо парикмахерской, в которой мастер, склонившись к зеркалу, подстригал собственные волосы – видимо, от скуки. В окне расположенного по соседству табачного магазина виднелся плакат с окровавленным отпечатком ладони немца. «СЛЕД ГАНСА, – гласил он. – БЕЙ ГАНСОВ ОБЛИГАЦИЯМИ СВОБОДЫ».
В голове крутилась одна мысль: «Ганс – убийца Стивена».
– Нет, он не умер, – шептала я. – Не умер. Он обязан прийти домой. Обязан прислать мне еще одно письмо.
Мужчина в котелке с рекламным щитом на плечах перешел дорогу по другую сторону перекрестка.
– Грех – корень зла в мире! – орал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Бог наказывает нас чумой, раздором, голодом и смертью.
Висевший на его шее щит гласил: «ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА УЖЕ ЗДЕСЬ! ТЕ, КТО СОГРЕШИЛ, БУДУТ СРАЖЕНЫ».
В ужасе наблюдая за ним, я вдруг поняла: «Мы все просто ждем, пока нас убьют. Все, что нам осталось, – это страдать от горя, пока мы не умрем, захлебнувшись собственными биологическими жидкостями. Зачем вообще жить?»
Мне было тяжело дышать. Я отвернулась к стене из песчаника и стянула маску, хватая ртом воздух. Я вдыхала ртом пахнущий тунцом ветер, и меня тошнило от этого запаха. Меня тошнило от всего. Почему не я погибла от микробов или бомб? Почему я стою в одиночестве посреди опустевшего города? Почему умный и талантливый мальчик пошел в армию? Как он мог поступить так глупо?
Пустой перекресток не мог дать мне ответов на эти вопросы, и я потащилась дальше, как во сне, с трудом передвигая будто налитые свинцом ноги. Мое неровное дыхание перешло в икоту, в боку была мучительная боль.
Подойдя к жилому кварталу, я увидела – в значительной степени благодаря обонянию – жуткую сцену во дворе дома гробовщика. Сосновые гробы были сложены друг на друга. Четверо маленьких мальчиков взбирались по ним, будто на деревянную крепость. Они распевали песенку, которую я слышала в начале учебного года, когда эпидемия гриппа была в самом начале.
