В стихотворении Джулиана Гренфелла «В бой» упоминались дрозды.
И дрозд пропел ему: о брат мой,
Быть может, ты падешь в бою…
Так пой же, брат, пой во все горло
Прощально-радостную песнь свою.
Холодящее кровь упоминание ворон встретилось мне в стихотворении Фредерика Мэннинга «Окопы»:
Похолодели губы, где любовь смеялась, пела,
Застыли руки, жаждавшие жить,
Глаза, с улыбкою в глаза смотревшие, мертвы,
Зачатые с любовью,
Стремились и гореть, и жить
Со страстью юности мужской… разорваны в куски
В мгновенье; разбросаны, как мясо, кровяная падаль —
Добыча для ворон и крыс.
Дрожащими пальцами я записала добыча для ворон и крыс, подавляя тошноту, подступившую к горлу как от мысленной картины птиц, отрывающих куски от изувеченных мертвых солдат, так и от проникающего под маску смрада тухлых яиц. Отложив стихи в сторону, я принялась за остальные книги, читая об ударах молнии, магнитах, военнопленных и современных методах ведения боевых действий. Я узнала о позиционной войне, газовых атаках и состоянии, которое назвали боевым шоком, поражающем рассудок солдат. Я исследовала спиритуализм и нашла рассказы о том, как доведенные до отчаяния образованные люди вроде романиста сэра Артура Конан Дойля и врача Дункана Мак-Дугалла, того самого, который проводил эксперименты по взвешиванию душ, рисковали своей репутацией в стремлении найти доказательства существования загробной жизни.
«Доведенные до отчаяния, – записала я. – Они всегда доведены до отчаяния».
Я прочитала об эктоплазме, на поверку оказавшейся суровой марлей, необъяснимых призрачных голосах, возлюбленных, письменах, явлениях и фотографиях призраков и даже о двух девочках из английской деревушки Коттингли, утверждавших, что они фотографируют эльфов. Мой мозг лихорадочно обрабатывал информацию, а листы бумаги заполнялись пометками, схемами, формулами и стихами.
Но я по-прежнему не имела ни малейшего представления о том, почему Стивен считает, что чудовищные птицы убивают его, привязав к кровати.
– Вы не знаете, как добраться до нового Дома Красного Креста в парке Бальбоа? – спросила я у той же брюнетки, которая изначально мне помогла.
Библиотекарь подвинула ко мне стопку из пяти книг, которые я решила взять домой, и оперлась о полированную стойку выдачи.
– На Пятой авеню сядьте в трамвай и поезжайте до Лорел. Там вы увидите мост через каньон и по нему пройдете в парк Бальбоа.
– Парк небольшой? Его легко найти?
Она вскинула брови:
– Вы там никогда не были?
Я покачала головой.
Она рассмеялась:
– Что ж, гарантирую, когда вы попадете на мост, не заметить парк будет невозможно. Раньше на этом месте располагалась выставка Панама-Калифорния. Сейчас эта территория принадлежит военным, но наверняка кто-нибудь сможет показать вам, где находится Дом Красного Креста. У вас там поправляет здоровье кто-то из знакомых?
– Нет, но я хотела бы поработать там волонтером.
Она опустила свой окутанный марлей подбородок на кулак и внимательно посмотрела на меня.
– Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– Кто-нибудь знает, что вы в одиночестве бродите по городу, в котором объявлен карантин?
– Я сказала, что мне шестнадцать, а не шесть.
– Это не ответ на мой вопрос.
Вместо ответа я широко открыла мамину черную сумку и сложила в нее книги.
Библиотекарь нырнула под стойку выдачи.
– Держи.
Она снова выпрямилась и подвинула ко мне красную пачку жевательной резинки с ароматом чеснока.
– Возьми пару пластинок. Я не могу отправить ребенка в другой конец города без минимальной защиты.
– Вы совсем как моя тетя. Дай ей волю, я бы каждый вечер купалась в луковом супе.
– Пожалуйста, возьми. Забирай всю пачку. – Она сцепила тонкие пальцы на стойке. – Я могу купить еще. Жаль отдать такой пытливый ум на растерзание гриппу.
Я взяла пачку и, чтобы успокоить ее, даже на мгновение опустила маску и сунула одну из вонючих пластинок в рот. По моим щекам тут же потекли слезы.
– Фу. – Я выплюнула жвачку на ладонь. – Это ужасно.
– Просто жуй ее. Хорошо? Береги себя там. – Она кивнула в сторону выхода. – А теперь ступай. Я устала оплакивать детей, о которых больше некому заботиться.
Она отвернулась от меня и склонилась над книгами, которые лежали на низкой полочке у нее за спиной.
Я в нерешительности топталась на месте. От нее исходил такой умиротворяющий вкус заботы, что мне почти хотелось остаться. Она оглянулась, чтобы проверить, ушла ли я. У нее на глазах блестели слезы. Поэтому я поблагодарила ее и ушла.
Глава 17. Оставь свои кошмары при себе
Я жевала чесночную жвачку, с трудом подавляя тошноту, пока ярко-желтый трамвай уносил меня по рельсам на холмы над Сан-Диего. Со мной ехали три делового вида мужчины в элегантных фетровых шляпах – вероятно, у них был обеденный перерыв. Они уткнулись своими прикрытыми марлей носами в «Сан-Диего Юнион», и один из них вслух зачитывал статистику смертей от гриппа за октябрь.
– Филадельфия: более одиннадцати тысяч смертей, и список продолжает расти – только в этом месяце. Бог ты мой! Бостон: четыре тысячи смертей.
От сухих фактов статистики в описании потерь драгоценных жизней мне стало не по себе. Я скрестила пальцы и загадала, чтобы Портленд оказался недостаточно большим городом для того, чтобы оказаться в этой сводке. Я бы, наверное, не пережила сообщения о количестве смертей там, ведь я и так сходила с ума от беспокойства, думая об отце, находящемся в переполненной тюрьме.
– Нью-Йорк Сити: умер восемьсот пятьдесят один человек только за один день – восемьсот пятьдесят один! Вы можете в это поверить?
– Лорел-стрит, – объявил кондуктор со своего места у центральных дверей.
Я нажала на маленькую симпатичную никелированную кнопку, инкрустированную перламутром, радуясь возможности покинуть трамвай. Вагон мягко остановился на пологой части улицы.
– Где находится мост, ведущий в парк Бальбоа? – спросила я у кондуктора, прежде чем сойти со ступенек.
– Вон там. – Он махнул длинной рукой, указывая направление, и точно так же, как библиотекарь, добавил: – Его невозможно не заметить.
