– Хотите печенья? – спросила я у него, пока мистер Пугало продолжал петь у меня за спиной.
Парень не ответил. Он даже не повернул голову в мою сторону. По его прикрытой маской щеке скатилась слеза, тут же впитавшаяся в марлю.
Мистер Пугало оборвал свою серенаду на полуслове.
– Это Малрони. Он плачет все время, и это чертовски малоприятное зрелище. Вам лучше отойти и не смотреть на него.
Я склонилась к плачущему солдату и положила ладонь на его руку.
– Я знаю, как ты себя чувствуешь. Мир и меня постоянно испытывает на прочность.
Наши взгляды встретились.
– Может, ты хотел бы на какое-то время забыть о своих бедах? – спросила я. – Я с радостью принесу тебе книгу – могу ее почитать. Может, мы оба ненадолго отвлечемся от реального мира.
Он кивнул.
– Может быть, что-то смешное?
Он снова кивнул, уже энергичнее.
– Я сейчас.
Я положила ему на колени печенье и отправилась на поиски уже знакомой мне сотрудницы Красного Креста.
В здание входили дамы, чтобы приступить к дневной вахте по оказанию помощи – поток надушенных и накрахмаленных белых блузок, шляп с перьями, завитых волос и драгоценностей.
– Вы не знаете, есть ли здесь книги, которые можно было бы почитать солдатам? – спросила я у них.
Высокая стройная женщина, с виду ровесница тети Эвы, поманила меня наманикюренным пальцем.
– Иди сюда, дорогая. Как мило, что юная девушка готова пожертвовать своим временем. – Она подвела меня к помятой коробке, задвинутой под один из столов, и вытащила ее наружу. – Эти книги принесли только вчера.
Я опустилась на колени и принялась перебирать пыльную груду книг в тканевых переплетах. Чосер. Милтон. Толстой. Мелвилл. Хоторн. Баньян. Ни одна из этих книг не могла подбодрить этих нуждавшихся в утешении людей.
Мое внимание привлекла книга на самом дне коробки: «Приключения Тома Сойера».
– Ага! Вот это то, что нужно.
Я извлекла роман Твена в красном переплете из-под кипы других книг. Он был в довольно неплохом состоянии.
– Сказки для детей? – спросила дама тоном, по которому было ясно, что она презрительно наморщила скрытый маской нос.
– Не хотелось бы читать им ничего грустного. – Я выпрямилась. – И я сомневаюсь, что кому-то из них понравится слушать мрачные истории о пытках людей и трагических женских судьбах. Пусть слушают о Томе и Геке.
Сунув «Тома Сойера» под мышку, я одолжила у игроков в покер свободный стул и вернулась к столу с рыдающим кудрявым солдатом.
– Глава первая, – удовлетворенно вздохнув, прочитала я. – Том играет, дерется и прячется…
Воцарившаяся тишина заставила примолкнуть даже картежников. Раненые повернулись в мою сторону и подняли головы. Солдаты, находившиеся в непосредственной близости от меня, – все до единого – навострили уши, слушая «сказку для детей».
Пока дамы скользили по комнате и наливали чай в чашки из тонкого фарфора, не проливая ни капли, солдаты и матросы сидели, опершись на подлокотники своих кресел, и хохотали над проделками Тома Сойера. Взрывы их смеха раздавались вокруг меня, с каждой главой становясь все громче, и я подумала: «Может быть, я приношу какую-то пользу. Может быть, Стивену было бы приятно узнать, что я помогаю таким, как он. Может быть, папа гордился бы мной».
– «Глава четвертая: хвастовство в воскресной школе»… «Глава шестая: Том встречает Бекки»…
Я читала и читала, пока у меня не пересохло в горле. Потом выпила воды и почитала еще немного. И канарейки, и дамы, и этот тухлый вкус страдания – все исчезло за домом тети Полли с побеленным забором и островом, на котором Том и Гек воображали себя пиратами.
– «Глава десятая: страшное пророчество воющего пса»…
Несмотря на пользу, которую я, похоже, приносила, часть комнаты, где курил в своем кресле юноша по имени Джонс, продолжала меня угнетать. Он казался темным пятном на нежной ткани, и я против воли время от времени бросала взгляд в его сторону.
И только прочтя уже почти сто страниц, я смогла наконец понять, почему он меня так беспокоит.
Джонс, похоже, был умен. То, как он всегда был готов пошутить – несмотря на то что его шутки по большей части были довольно мрачными, – указывало на острый ум. Это говорило о том, что он мог быть человеком, с которым я вполне могла бы дружить, если бы он не был так погружен в свои переживания. Возможно, он когда-то был достаточно мягким, чтобы любить девушку. Возможно, он обнимал эту девушку накануне отъезда в учебный лагерь и дрогнувшим голосом обещал ей: «Со мной все будет хорошо».
Он беспокоил меня потому, что если бы сейчас Стивен сидел в этом кресле вместо Джонса, тоже мог бы поразить меня ледяным взглядом человека, который теперь знал то, что ни за что на свете не должен был узнать.
В четыре тридцать я попрощалась со своей аудиторией и пошла к двери за докторской сумкой.
По мере приближения к выходу мои шаги замедлились. Мои ноги стали ватными от того же чувства неудовлетворенности, которое преследовало меня в студии мистера Дарнинга. Я совершенно ничего не сделала для Стивена. Я боялась задавать волнующие меня вопросы из опасения расстроить этих людей.
Я остановилась как вкопанная.
Повернулась к человеку в зале, который говорил со мной честнее всех, и пошла к нему.
– А, к нам вернулась тетя Герти.
Джонс вращал в пальцах незажженную сигарету, как дирижерскую палочку.
– Мне кажется, ты не боишься быть честным. – Я остановилась перед ним. – Мне нужно задать тебе вопрос о войне.
Сквозь дыру в маске я увидела, как застыли, сжавшись, его губы. Стиснув кулаки и отгоняя страх, я продолжила:
– Что бы ты подумал, если бы какой-то солдат сказал тебе, что во Франции его терзали птицы? – Я переступила с ноги на ногу. – Что бы это означало для того, кто там побывал?
Он продолжал изучающе смотреть на меня своими проницательными, наблюдательными глазами, которые, казалось, не моргали.
– Я бы сказал: держи свои кошмары при себе, парень. Это не то, что следует обсуждать с другими людьми.
– Ты бы подумал, что это просто кошмары?
– Если бы я произнес вслух хотя бы половину из того, что терзает меня во сне, на меня мгновенно надели бы смирительную рубашку. И я гарантирую, что все парни, которые находятся в этом здании, думают точно так же.
Я обвела взглядом всех остальных мужчин и ощутила тревогу настолько сильную, что меня охватила дрожь. В попытке успокоиться я сделала вдох и снова обернулась к Джонсу:
– Значит, там не было ничего, напоминающего птиц-убийц? Ничего, что могло бы удерживать солдата в беспомощном состоянии?
