– Простите, я вас испугала.
– Я принял вас за ангела. – Он дышал часто и поверхностно. – И я не пытаюсь с вами заигрывать. Вы и в самом деле выглядели как золотой луч света. Я думал, вы пришли за мной.
Я покачала головой.
– Нет, я обычный человек. – Стул, на котором накануне сидел солдат с повязкой на глазу, пустовал, поэтому я подвинула его поближе к мальчику и опустилась на сиденье, скрипнув кожаной обивкой. – Вам очень больно?
– Меня держат на морфии. И когда я накачан им по самую макушку, мне уже не до боли. – Он слегка усмехнулся. – Хуже всего бывает по ночам. Когда все болит и кошмары становятся явью.
– Мне очень жаль. Другие солдаты тоже рассказывали мне о кошмарах. Это наверняка ужасно. – У меня задрожали руки. – Э-э-э… слушайте… Мне сказали, что вы с Коронадо.
– Да. – Он приподнялся, слегка выпрямив спину. – Я прожил там всю жизнь. Не считая времени, проведенного в армии, разумеется.
– Вы и в школу там ходили?
– Да. Старая добрая школа Коронадо.
– А вы знали Стивена Эмберса?
– Стивена? – Он кивнул. – Да, конечно. Когда он приехал на остров, мы сразу подружились.
Мое сердце забилось сильнее.
– В-вы в-в-видели его во Франции?
– Да, мы и другие парни из нашей школы призвались одновременно. – Он склонил голову, разглядывая меня, и приподнял свою видимую бровь, как будто внезапно меня узнав, несмотря на закрывающую большую часть моего лица маску. – Скажи… как тебя зовут?
Все мое имя означало слишком много, чтобы скрывать какие-то его части.
– Мэри Шелли Блэк.
– А-а-а… – Взгляд солдата оживился. – Так вот почему ты показалась мне знакомой. Стивен все время доставал твою фотографию.
– Правда?
– Я был рядом, когда он получил ее по почте, и, бог мой, глядя на его реакцию, можно было подумать, что ты прислала ему гору золота.
Он прижал ладонь к груди и помолчал, пытаясь отдышаться.
– Вы в порядке? – спросила я.
– Прости. Иногда бывает тяжело… говорить. – Судя по тому, как медленно он говорил, речь давалась ему с трудом, и каждая следующая «с» свистела еще сильнее предыдущей, но он продолжил: – Я только хотел добавить, что, когда мы были в окопах, Стивен держал твое фото в каске. И, когда чувствовал себя хорошо, не мог на него наглядеться. Он всем рассказывал, что ты самая красивая и умная девушка в мире.
– Так и говорил?
– Я даже… – видимая часть лба юноши порозовела, – немного его ревновал.
Я тоже покраснела и улыбнулась так широко, что завязки маски натянулись, болезненно врезаясь в кожу. Мои глаза защипало от слез, но я шмыгнула носом и взяла себя в руки, чтобы не расстраивать друга Стивена.
– Как у него дела? – спросил юноша.
Кровь отхлынула от моего лица.
– Что вы имеете в виду?
– Ты его уже видела? Или его сначала отправили в госпиталь на Восточном побережье? Такой вариант тоже не исключали.
Я растерянно прищурилась:
– Вас что, там не было, когда это произошло? В начале октября Стивен погиб в бою.
– Октября? – Он покачал головой. – Нет, это невозможно. В октябре его даже не было во Франции.
Я стиснула подлокотник кресла:
– Что вы сказали?
– Его пришлось отправить домой.
– Живым?
– Да.
– Когда? Почему?
Он ответил так тихо, что мне пришлось повиснуть на самом краешке стула, чтобы его понять.
– Это было ужасно. Мне очень не хотелось бы тебе об этом рассказывать.
– Пожалуйста, просто расскажи.
Юноша сглотнул.
– Стивен вроде как… ну… он сошел с ума там, в окопах. Дошло до того, что он не мог сдвинуться с места. Просто сидел, съежившись, в грязи, и дрожал всем телом. Ему пытались помочь в одном из полевых госпиталей – осматривали его, чтобы понять, не притворяется ли он. А потом его просто снова отправили в бой… и ему стало еще хуже.
Я сжала руки, чтобы скрыть, как сильно они дрожат.
– И что было потом?
– Его демобилизовали и отправили домой. Он был не один такой. Черт… прости, что ругаюсь, но, черт возьми, мы почти все там отчасти съехали с катушек. Это было неизбежно. А у некоторых и тела, и мозги вообще не слушались. Это было безумно страшно. – Солдат потер правую часть лба и засипел. – Стивен был в таком ужасном состоянии, что мне казалось, ему уже ничто не поможет. Казалось, в нем что-то сломалось.
Он перевел на меня взгляд единственного глаза и посмотрел, как потерявшийся щенок.
– Значит, ты не знаешь, куда его отправили, когда он вернулся в Штаты?
Я покачала головой:
– Я ничего не знаю. Его брат сказал мне, что он погиб геройской смертью во Франции. Он даже не упоминал о его возвращении.
– Возможно, он умер по дороге домой? Возможно, его убил грипп? Семье могли ничего не рассказать. Армейские начинают юлить, когда речь идет о солдатах, утративших рассудок.
– Он где-то как-то умер. Я была на его похоронах.
Друг Стивена притих.
Опомнившись от шока, я осознала, что только что сообщила искалеченному юноше, что его близкий друг умер.
– Мне очень жаль, что я сообщила вам эту новость, – произнесла я.
– Он был хорошим парнем. – Слезы затуманили его глаз. – Очень хорошим парнем.
– Да. – Я кивнула. – Он хороший. Был хороший.
– У меня были проблемы с некоторыми солдатами из-за того, что мой отец родился в Германии и моя фамилия Шпиц. Они меня обзывали немчурой и фрицем. Но Стивен… – Глаз юноши на мгновение засветился. – Он говорил им, чтобы они закрыли свои чертовы рты. Ой… прости… Я снова сквернословлю.
Он опустил голову.
– Все нормально. Мне приходилось слышать слова и похуже. Иногда от Стивена.
Солдат вытер слезу и шмыгнул носом.
– Боже, как жаль. – Он покачал головой и зажмурил глаз. – Как жаль. Я надеюсь, он ушел быстро и ему больше не пришлось страдать.
Он оперся на подлокотник кресла и положил голову на кулак. Еще одна слеза скатилась из его глаза и заблестела на маске.
– Как тебя зовут? – Я положила ладонь на его руку выше локтя и почувствовала шелковистую мягкость его рукава и исхудавшую плоть под ним.
Его хилые мышцы расслабились под моими пальцами.
– Пол.
– Я надеюсь, что ты скоро выздоровеешь, Пол. Надеюсь, что кошмары перестанут тебя преследовать, а твои раны затянутся и боль уйдет.
