Я прикусила губу, с нетерпением ожидая ответа. Собственный вопрос казался мне гениальным на протяжении пяти или шести секунд после того, как я его задала.
Стивен не ответил – он дрожал и задыхался, – поэтому я решила уточнить.
– Ты всегда одет в нижнюю сорочку без рукавов, в коричневые штаны, напоминающие гражданские брюки, и серые носки, без обуви. Ты помнишь, где ты был, когда все это надел? Ты помнишь, почему на тебе нет обычной сорочки?
Его дыхание стало чуть менее учащенным, и он ответил:
– Нет.
– Уверен? Пожалуйста, Стивен, попытайся вспомнить. Вернись в то время, когда птиц еще не было. Где ты был?
– Не знаю. – Он закрыл глаза и еще сильнее сжал мою талию. – Я только помню, что было жарко. Слишком жаркое солнце. Слишком много окон. Мне было неприятно надевать сорочку с рукавами.
– Ты был в госпитале?
– Может быть. Я просто… – Его глаза раскрылись. – О…
Он выдохнул какие-то тяжелые воспоминания.
Мое сердце застучало чаще.
– Что?
– Я что-то вспомнил.
– Что?
– Мне кажется, я сделал ей больно.
– Ей? – Я сглотнула, подавив приступ ревности. – Там была девушка?
– Немцы летели над нами. Их самолеты были прямо надо мной. Они вот-вот должны были сбросить бомбы. Я не знаю, почему она там была.
– Кто там был?
– Моя мать.
– Твоя мать?
– Она потянулась ко мне, и я ударил ее ногой с такой силой, что она отлетела на пару метров назад и упала на землю. Я услышал, как она закричала от боли.
– Твоя мама была вместе с тобой в госпитале? Ты это имеешь в виду? Или это была похожая на нее медсестра?
– Это была она. Она произнесла мое имя.
– Но… этого не может быть.
Я покачала головой.
– Она там была. Я запаниковал из-за самолета, но она была там, и я ее ударил.
– Погоди секунду… погоди… – Крошечные часовые шестеренки у меня в голове вдруг щелкнули, встав на место. – О боже.
Череда событий, приведших к его смерти, вдруг выстроилась у меня в мозгу в совершенно ином порядке. Мне вдруг вспомнилась фраза из письма Стивена, лежащего на столе прямо передо мной: «Самолеты по нескольку раз в день с ревом пролетают над нашим домом, заставляя дребезжать фарфоровую посуду в кухонном шкафу…»
– О боже.
Я вспомнила тот день, когда я позировала для второй спиритуалистической фотографии в доме Эмберсов – парящий над крышей биплан, торопливый стук шагов в комнате у нас над головами, облетающая с балок под потолком пыль, миссис Эмберс, вваливающаяся в студию со словами: «Джулиус, мне нужна твоя помощь. Я ранена». Она прижимала руки к животу, как будто ее только что ударили ногой, и Джулиус закричал: «Господи! Грейси, выведи их отсюда».
И вовсе не привидение заставило их всех смотреть с побелевшими лицами на потолок. И не призрак ударил миссис Эмберс.
Это был восемнадцатилетний юноша, психика которого была расстроена войной и который отреагировал на звук, напомнивший ему о фронте.
– В тот день ты еще был жив. – Я обеими ладонями обхватила лицо Стивена. – Когда Джулиус меня сфотографировал, а Грейси отдала мне пакет, ты был жив и находился в спальне прямо у меня над головой.
Он нахмурился и покачал головой:
– Шелл, я и сейчас жив. Перестань повторять, что я умер.
– Стивен, ты вернулся домой. Ты уже не в окопах.
– Но как только ты меня отпустишь, я тут же снова окажусь в грязи, темноте, дерьме и крови. Я и сейчас их слышу. – Он оглянулся через плечо. – Разве ты их не слышишь?
– Что они говорят?
– Разное. Один из них хочет знать, сколько это еще будет продолжаться.
Я прижала его голову к своему животу и спрятала лицо в его каштановых волосах.
– Скажи им, чтобы уходили. Скажи им, что ты уже давно не на поле боя. Скажи, что вернулся домой.
Его страх проник в меня, участив мой пульс; в ушах у меня застучало. Наше дыхание смешалось в этом стремительном ритме. У меня из головы не шел Джулиус, который стоял рядом со своей фотокамерой под рев патриотической музыки из фонографа, заглушавшей топот и стук, которые доносились из комнаты над студией.
– Что с тобой случилось? – спросила я. – Кто-то что-то сделал с тобой в твоем собственном доме?
– Они меня убивают.
– Знаю. – Я поцеловала его в макушку, в пропахшие дымом волосы. – Знаю.
Он прижался к моей ночной сорочке.
– Оставь меня у себя.
– Я попытаюсь.
– Прижми меня к себе. – Его губы поцеловали мой живот сквозь тонкую ткань, и, несмотря на боль, я затрепетала от наслаждения. – Шелл, я так сильно тебя хочу.
– Я тоже тебя хочу. Больше всего на свете.
Комната задрожала. Это были пустые, несбыточные желания. Даже шторы закачались, а мой рот наполнился изысканным вкусом пиршества, которое я могла лишь попробовать, но не вкусить по-настоящему.
– Я хотела бы знать, что могло бы произойти, если бы тебе удалось изгнать из своих мыслей мрак. – Я судорожно вздохнула. – Если бы ты вспомнил события своей жизни, не имеющие отношения к смерти. Я хотела бы знать, что почувствую, если бы ты придвинулся ко мне еще ближе, но без этих удушающих воспоминаний, которые тянут нас вниз.
Он поднял на меня свои темные глаза, в которых светилось любопытство.
– Я хотела бы знать… – Я поднялась со стула и схватила его за руку, чтобы помочь ему выпрямиться, хотя мои ноги подкашивались. – Ты можешь встать вместе со мной.
Он встал, и мы оказались лицом к лицу впервые с того утра, когда обнялись у него дома, стиснув своими телами рамку с фотографией «Тело». Одну руку я прижала к его прохладной щеке, а второй обняла его за талию, привлекая к себе. Его ладони скользнули мне на спину и как будто потеплели, прижавшись к тонкой ткани сорочки. На мгновение пульсирующий в нем страх стих, превратившись в едва ощутимый трепет, напоминающий слабое сердцебиение.
Его внимание переключилось на потолок. Он снова напрягся и затаил дыхание.
– Нет, вернись. – Я снова прижала ладони к его лицу. – Вернись ко мне. Подумай о чем-то хорошем. Подумай о том, как ты целовал меня у себя дома. Помнишь?
Его глаза всматривались в темную пустоту над нами, и я тоже услышала шорох стремительных крыльев.
– Думай о том, что ты чувствовал, когда мы целовались, сжимая телами твой снимок. Помнишь? – Я наклоняла его лицо к себе, пока мы не соприкоснулись лбами. – Стивен, твое сердце билось так же часто, как мое? Помнишь, как твои губы скользили по моему лицу и шее? Помнишь, как участилось от этого мое дыхание?
