– Нет, я в порядке. Просто я не спала уже сутки, а никто за ней не приезжал, и еще меня ждет Стивен.
Он вынес тетю Эву на улицу.
– Где тебя кто-то ждет?
– Он, наверное, снова дрожит под крыльями черных птиц… э-э-э… Я хотела сказать, на Коронадо. Я только что сказала незнакомому человеку о черных птицах?
Что-то зашуршало между белыми ветками эвкалипта, когда мы проходили под его длинными ароматными листьями, и мне подумалось, что, возможно, там сидит Оберон, ожидая, пока откроется дверь и он снова сможет влететь в дом.
– Где твои родители? – спросил мужчина.
Мы уже были на полпути к его дому.
– Их нет. Папа сказал, что в Сан-Диего с его теплым климатом и свежим воздухом грипп не будет так свирепствовать, но он ошибся, и уже не в первый раз. Почему вы помогаете моей тете, ведь, наверное, вы умираете от тревоги за собственную жену?
– Это лучше, чем думать, что я позволил кому-то умереть.
– Какой вы молодец! – Доброта, в мире все еще существовала доброта. – А я уже думала, что, кроме меня, в мире не осталось людей.
Уродливый офицер замахал нам руками, поторапливая.
– Скорее, нам надо ехать.
Мужчина примостил тетю Эву в фургоне скорой помощи, втиснув между своей дрожащей женой и седоволосой женщиной с удивительно молодым лицом. Все они были одеты в изящные кремовые ночные сорочки. Три спящих ангела. Последним, что я увидела, прежде чем полицейские закрыли двери, были три пары босых ног, лежащих в ряд. Ступни тети Эвы показались мне темнее остальных.
– Подождите! – Я бросилась к двери. – Мне кажется, у нее почернели ноги.
Уродливый полицейский перехватил меня за руки и отпихнул в сторону.
– Мы больше не можем ждать.
– Мне кажется, у нее почернели ноги.
– Слишком темно, чтобы это заметить.
– Мне показалось, они черные. Дайте мне посмотреть.
– Нам надо ехать! – Он силой усадил меня на дорогу. – Сиди здесь и даже не думай вставать. Сейчас ты точно никому не можешь помочь.
Он бросился к водительской двери.
– Пусть едут. – Мужчина, который принес мою тетю, схватил меня за локоть прежде, чем я успела снова броситься к карете скорой помощи. – Твоя тетя в хороших руках.
– Мне показалось, ее ноги почернели.
– Это может объясняться плохим освещением.
– Я с ней даже не попрощалась.
– Она будет в порядке… Все в порядке. – Мужчина обнял меня одной рукой за плечи и повел к своим плачущим детям и похожей на бабушку женщине. Завыла сирена. – Хочешь, пойдем к нам? Нам всем нездоровится, но, по крайней мере, мы можем болеть вместе. А ты, похоже, совсем одна.
Я покачала головой:
– В том письме о войне Стивен сказал мне, чтобы я была осторожна, доверяясь другим людям. Он меня ждет. Если мне предстоит умереть от гриппа, то мне необходимо попасть к нему домой, пока я еще в состоянии это сделать. Я так устала.
– Почему бы тебе не поспать хоть немного, прежде чем ты отправишься искать этого человека? Судя по твоему виду, ты тоже заболеваешь.
– Я не больна. Просто устала. – Рука мужчины на моих плечах утешала меня и успокаивала, но я отстранилась и попятилась от него. – Спасибо. Мне надо идти. Я должна помочь одному человеку, прежде чем умру. Моя мама рассталась с жизнью не ради того, чтобы подарить миру никчемную дочь. В ее смерти должен быть какой-то смысл.
Глава 28. Комната Стивена
Вернувшись к себе в спальню, я сложила свои сокровища в мамину докторскую сумку. Я собрала фотографии Стивена, его письма, свои летные очки, книгу «Таинственный остров», мамин кошелек, папино письмо. Я заталкивала все это в обтянутые тканью отделения сумки в такой же спешке, как собиралась в Сан-Диего в тот вечер, когда отец предупредил меня о том, что за ним могут прийти. Медную цепочку с отметиной молнии я надела на шею, и она замерцала на лифе моего лучшего платья – черного, из шелковой тафты, которое я надевала на похороны Стивена. Оно напоминало о пережитом горе, и от него все еще пахло серой, но в это утро я должна была одеться как можно лучше.
Спустившись вниз, я надела пальто и сунула в карман луковицу. И картофелину. Наша ближайшая соседка из Портленда, мисс Дейли, уверяла, что картофелина в кармане способна отпугнуть грипп, и я была готова абсолютно на все, лишь бы выиграть еще несколько минут. Я плотно завязала марлевую маску и взяла кожаную сумку.
Выйдя на улицу, я увидела, что небо на востоке порозовело. В стеклянной химической колбе этот цвет выглядел бы просто бесподобно. Я плотнее запахнула пальто и зашагала на юг, в сторону центра города, чувствуя себя, как последний живой человек на земле. Над городом висело облако дыма, и пепел устилал затихшие улицы и тротуары. Я не знала, был ли это дым каминов, огонь которых спасал людей от ноябрьской прохлады, или крематориев, утилизирующих тела умерших, – казалось, что город только что подвергся немецкой бомбардировке. Во дворе могильщика скопилось столько гробов, что они стояли даже на тротуаре, источая невыносимый смрад. Я задержала дыхание и продолжила идти, не замедляя шага.
Смерть наступала мне на пятки. Я говорила тебе, что скоро приду. Приготовься. Я уже здесь.
– Ты еще не пришла, – произнесла я. – Я все еще на ногах, и я иду, разве не так?
Я крепче сжала ручки маминой сумки и прошла еще пять кварталов до фотостудии мистера Дарнинга, расположенной неподалеку от Либерти-Лоун-драйв, где в прошлой жизни тетя Эва купила мне летные очки. У обочины стоял красный автомобиль, который во время визита фотографа был припаркован возле нашего дома.
Я торопливо подошла к двери студии и забарабанила по стеклу.
– Мистер Дарниг? Вы здесь?
Я затаила дыхание. Внутри кто-то двигался.
– Мистер Дарнинг! – Я снова принялась стучать. – Пожалуйста, откройте. Это Мэри Шелли Блэк. Мне нужна ваша помощь.
Едва проснувшийся всклокоченный фотограф появился за стеклом, часто моргая. Держа маску в руке, он открыл дверь, и я впервые увидела все его лицо, включая аккуратные усы такого же цвета, как напоминающие медную проволоку волосы.
– Мисс Блэк. Вы застали меня врасплох. Я с вечера остался здесь, потому что у всех моих соседей грипп.
– Он свалил и тетю Эву. Боюсь, он в любую минуту может настигнуть и меня.
– О боже!
Он отстранился от меня.
– Я дышала тем же воздухом, что и она. Я труп, я это знаю. Пожалуйста, проводите меня в дом Стивена Эмберса, пока я еще на ногах.
– Что?
