На верхней площадке Джулиус свернул направо, в сторону одной из спален. Раскаленный воздух, вырвавшийся из открытой двери, обжег мое лицо подобно жару из духовки. Изнутри доносился тревожный гул тысячи электрических лампочек.
– Ты слышишь гул? – спросила я у Джулиуса.
– Какой гул?
Я смотрела на стоящую в противоположном конце комнаты деревянную кровать – у одного из трех окон, через которые комнату заливал зловещий солнечный свет, который мне случалось видеть на снимках пустых амбаров и кладбищ.
Мистер Дарнинг ожидал нас в спальне, стоя у самой двери. Он снова ободряюще кивнул мне:
– Все в порядке, мисс Блэк. Я здесь.
Джулиус вошел в комнату передо мной, и я обратила внимание на его неуверенную походку, на нерешительность, с которой он приблизился к своей камере. Ее кожаная гармошка вытянулась в сторону матраса, на котором не было ничего, кроме пыльного коричневого одеяла. Холод пополз по моей спине вниз. Эта изношенная старая тряпка, вероятно, скрывала кровь Стивена. Подушки на кровати не было.
– Итак? – Джулиус удержался на ногах, схватившись за черный корпус камеры. – Ты собираешься входить?
Его голос сорвался, прозвучав на октаву выше, чем обычно. Его шея была напряжена, а глаза что-то беспокойно высматривали, косясь назад, за плечо.
Я переступила порог спальни Стивена и вдохнула кислый затхлый воздух. Мои ноги, казалось, погрузились в бассейн, наполненный патокой, и теперь преодолевали ее сопротивление. Воздух откинул меня назад, как живое существо, отпихивая прочь от этой гневно гудящей кровати, обдавая мое лицо жаром.
Я, пошатываясь, шагнула вперед и протянула руку к коричневому одеялу, как если бы тонула в реке и пыталась схватиться за проплывающее мимо бревно. Мою ладонь обожгло статическим электричеством. Я знала, что, когда прикоснусь к этому матрасу, он ударит меня током так же сильно, как разряд молнии, но наклонилась вперед, преодолела сопротивление густого воздуха и забралась на кровать.
Разряд тока обжег мне спину. Я упала и закрыла глаза. Мучительная боль сотрясала мое тело с такой силой, что у меня застучали зубы и я прикусила язык. Комната почернела.
Когда я открыла глаза, мир вокруг был темным, а мои запястья были привязаны к кровати грубыми веревками, прожигавшими кожу насквозь. Я лежала на спине, а от двери доносился шепот.
– Подожди, дай мне надеть маску. Я не хочу, чтобы он меня узнал.
– Какая разница, узнает он тебя или нет?
– Не хочу, чтобы его взгляд заставил меня колебаться, ясно? Я сегодня выкурил слишком мало дури. Теряю самообладание.
– Я говорил тебе, что, если выкурить слишком много, это может нам помешать. Представляешь, если мы забудем его сфотографировать?
– Ты уверен, что на снимке что-то проявится?
– Но должны же мы попробовать, как ты считаешь?
Я пыталась избавиться от своих пут. Вокруг меня в тусклом свете единственной свечи бродили темные фигуры. Они были одеты в черное и держали свечи подальше от лиц таким образом, что я видела лишь их белоснежные хирургические маски и зловеще поблескивавшие глаза. Один из них разместил возле кровати фотокамеру. Я услышала потрескивание рукояти треноги и уловила запах магнезии, насыпаемой на поднос для вспышки. Отовсюду доносились какие-то шорохи, как будто по комнате бегали крысы. Каждый звук отдавался у меня в ушах многократно усиленным эхом.
Одна из фигур обернулась в мою сторону, и ее маска превратилась в огромный белый клюв. У меня перехватило дыхание, и я часто заморгала: существо напоминало жуткую птицу с человеческим телом.
Вспышка света, и я оказалась на дне окопа где-то во Франции. Я сжимала винтовку и вместе с другими парнями, чье тяжелое дыхание слышала со всех сторон, ожидала грохота артиллерийского огня. От зловония гниющей плоти, сигарет, пота, рома, мочи и застоявшейся грязи мой живот превратился в жижу. Я скорчилась на земле на краю шеренги, а не более чем в двух метрах от меня лежало тело солдата с рыжевато-каштановыми волосами и бледным лицом, залитым еще не запекшейся кровью.
На беднягу, каркая, опустилась стая черных ворон. Острыми, как ножницы, клювами птицы начали клевать его остекленевшие карие глаза. Они их вонзали, вонзали, вонзали – лакомились мертвым девятнадцатилетним юношей, жирея на военных потерях. Одна из птиц подняла голову с окровавленным клювом и уставилась на меня голодным жадным взглядом. Однажды я уже проснулась с одним из этих созданий на теле, прижавшимся к моим ребрам. Птица ковыряла клювом мою форму, учуяв на ткани запах крови, и я отогнала ее, доказав, что все еще жива.
Я прицелилась из винтовки в ворон на парнишке и застрелила самую крупную из них, после чего надо мной пролетела целая стая, а противник начал поливать нас пулеметным огнем.
Затем я снова оказалась на кровати в неосвещенной комнате. Один из птицелюдей приподнял мою голову, подперев ее подушкой, и вставил мне в рот узкое горлышко медной воронки. Меня выворачивало, и я вырывалась, пытаясь высвободить свои связанные запястья и щиколотки. Света было так мало, что я не видела ничего, кроме этих светящихся клювов. Я услышала звук вынимаемой из бутылки пробки, и в воздухе разлился резкий запах фотореактивов. Меня охватила паника. Я попыталась языком вытолкнуть изо рта воронку, но фигура рядом со мной засунула ее еще глубже, отчего позывы к рвоте стали еще мощнее.
– Я попытаюсь приподнять его голову, – напряженным шепотом произнес один из птицелюдей. – Вот только… стоит ли травить его кислотой? Может быть, на фотографии он будет больше похож на жертву гриппа, если его задушить?
– Не знаю. Я просто хочу поскорее со всем этим покончить.
Существо наклонило бутылку, и из нее полилась жидкость.
Жидкий огонь хлынул мне в горло, обжигая все внутренности. Я давилась и кашляла, плюясь каким-то веществом, опалявшим мою кожу тысячами мучительных уколов.
Вспышка света – белого и огненного, как разорвавшаяся бомба. Я снова была в траншее во Франции. Бежала по грязи с винтовкой в руках, а над головой свистели пули. У меня на голове был противогаз, усиливавший звук моего сиплого дыхания. Парень передо мной упал, разбрызгивая кровь и грязь на мой противогаз. На меня опустилась зеленая пелена, столь же ядовитая, как и та жидкость, которую вливали в меня темные птицы.
Я снова была на кровати, и эти создания спорили, удалось ли им сделать снимок.
– Я попал на фотографию?
– Нет.
– Ты уверен?
Они снова сунули мне в рот медную воронку, и снова мне в горло полилась лава. Я повернула голову и закашлялась, выплескивая яд на подушку, снова сжигая собственную плоть. От ужаса я закричала.
Фигуры отскочили в сторону. В полутора метрах от меня снова вспыхнул свет, на мгновение вырвав из темноты темные человеческие половины птиц, наблюдавших за мной от камеры.
Они меня фотографировали.
