Усмехнувшись, Ярдли пригубила вино.
– Весьма изобретательное сравнение.
– Скучное. Я представляла себе океаны драгоценных камней и ярко-багровое небо. Мой вариант намного лучше. Зачем воображать ад, когда можно вообразить рай, правда? – Ривер вздохнула. – Наверное, вот в чем разница между мной и Закари. Он предпочитает жить в реальном мире, а я нахожу реальный мир скучным. – Ярдли услышала, как она отпила глоток. – Ну а ты? Каково твое место в диапазоне между Энджелой и Закари?
– Между легкомысленной мечтательницей и приземленным рационалистом?
– Послушай, никакая я не легкомысленная. Я просто оптимистка.
– Я пошутила.
– О, не поняла. Ты как никто другой умеешь сохранять серьезность. Так где твое место?
Запрокинув голову, Ярдли посмотрела на яркое сияние Венеры.
– Я никогда не задумывалась о Венере. Я рассуждала, что никогда ее не увижу, так зачем строить предположения? Меня волнует только то, что в моей власти.
– Милая моя, от нас ничего не зависит! – рассмеялась Ривер.
Она шумно вздохнула, и какое-то время обе молчали. Ярдли отпила еще глоток вина, согревшего ей грудь.
– Ты скучаешь по нему, хотя бы изредка? – спросила Ривер.
– По кому? По Эдди?
– Да.
– Нет.
– Джесс, я никому не расскажу. Скучаешь?
Ярдли замялась. Она не привыкла к откровениям, ей было неуютно раскрывать душу. Однако в Ривер скрывалось что-то обезоруживающее. Она была той, кому Джессика хотела открыться, по причинам, которые она сама не смогла бы назвать.
– Иногда, быть может. По тому, кем он был до того, как я узнала его истинную сущность.
– Чего именно тебе не хватает?
Ярдли подобрала под себя ноги.
– Он всегда мог меня рассмешить. Как никто другой. Где бы мы ни были – голодали в квартире за двести долларов в месяц или присутствовали на какой-нибудь навороченной богемной тусовке, где каждое блюдо стоило по пять тысяч, – Эдди всегда мог меня рассмешить. – Она опустила взгляд на бокал, на свет звезд, отражающийся от него мягким бледным сиянием.
– Каков он был в постели?
– Знаешь что, Энджи!..
– Я так понимаю, вы занимались сексом полностью одетые, – рассмеялась Ривер. – И только по необходимости, для продления рода.
– Энджи, прекрати! – воскликнула Ярдли, чувствуя, что у нее горят щеки.
– А что такого? Если он был таким же наглухо застегнутым, что и ты, как еще это могло происходить?
Ярдли помолчала.
– Я не всегда была такой. Ты не узнала бы меня такой, какой я была до… до него.
– Слушай, извини, что затронула эту тему… Просто пошутила. Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Нет, всё в порядке. Просто… я больше никому об этом не рассказывала. Даже психологу.
– Ну, это неудивительно. Сущий грабеж. Платить сто пятьдесят долларов в час только за то, чтобы кто-то таращился на тебя и спрашивал: «Ну и что вы тогда чувствовали?» Это полный бред.
– Ты тоже прошла через это?
– Давным-давно.
– В чем было дело?
– В подростковом возрасте у меня были кое-какие проблемы, с которыми нужно было разобраться. Все говорили, что мне поможет психотерапия. По-моему, стало только хуже. Психолог упорно твердил, чтобы я все поняла, простила и двинулась дальше. А я отвечала: «Вот сам и прощай. Давай посмотрим, как ты пройдешь через все это дерьмо, а затем двинешься дальше». Полная чушь. Люди дают тебе советы, какими сами не воспользуются ни за что на свете. – Она шумно, с раздражением выдохнула. – Извини.
– Извиняться не за что. А вот мне, кажется, это помогло. Поговорить с человеком, которому можно высказать все, не опасаясь того, что он станет тебя судить…
– Вот почему мы с тобой подружились. – Ривер сделала глубокий вдох, словно прочищая легкие. – Итак… вернемся к более серьезным делам: я видела в интернете фото Эдди. Он действительно неотразим. Меня охватила дрожь, как от молодого Марлона Брандо.
– Вот из-за чего он получил прозвище Темный Казанова. Один журналист сказал, что Эдди выглядит так, как выглядел бы Джеймс Дин
[20], если б прожил подольше.
– Блин, я тебе вот что скажу: когда у парня такая внешность, лично я смирилась бы с парочкой убийств.
Долгое молчание.
– Извини, неудачная шутка, – наконец сказала Ривер. – Я тебе уже говорила: у меня дурной язык, который порой работает быстрее, чем мозг.
– Всё в порядке. Я не привыкла обсуждать это с кем бы то ни было, но еще меньше привыкла над этим смеяться.
– А ты должна смеяться, детка! Или ты будешь над этим смеяться, или это тебя сломает, других вариантов нет.
Пригубив вино, Ярдли сменила тему. Они поговорили о своих парнях, об учебе в школе, о том, как их дразнили одноклассники. Полчаса они просидели в «Фейсбуке», разыскивая одноклассниц, которых не любили, и выясняя, во что они превратились и какой у них сейчас брак, второй или третий.
К тому времени как Ярдли попрощалась и закончила разговор, уже начало светать. Так долго она не говорила по телефону, не говорила по-настоящему, с тех пор как… с тех пор как рассталась с Эдди Кэлом. Это наполнило ее возбуждением и в то же время страхом. Все, кого она подпускала близко, делали ей больно.
Глава 21
Утром Ярдли выпила большую кружку кофе и целую бутылку воды. У нее раскалывалась голова. Она выпила таблетку ибупрофена и надела джинсы. Поняв, что у нее нет никакого настроения садиться за руль, вызвала такси.
Город варился в лучах солнца. Ярдли проверила по телефону температуру: сто десять по Фаренгейту
[21].
Кабинет показался ей пещерой, и она заказала другое такси и поехала в парк. Там рядом с детской площадкой расставили столики. Ярдли села, глядя на играющих детей и стоящих в стороне родителей.
У нее зазвонил телефон. Бостонский номер.
– Как поживаете, Дэниел? – ответила Ярдли.
Она отправила запрос доктору Дэниелу Сарту, профессору психиатрии Гарвардского университета и консультанту ФБР, с просьбой накопать все возможное на «Ночных тварей».
– Спасибо, хорошо. Немного простудился, лекции сегодня не читал… Я присмотрелся к вашему таинственному художнику. Захватывающее дело.
– Только не для родственников Фарр и Ривер.
– Конечно. Приношу свои извинения за легкомысленность.
