– Нет, всё в порядке. Просто у меня болит голова и я не выспалась. Что вам удалось разузнать?
Сарт вздохнул, и Ярдли услышала шелест упаковки лекарства.
– Я переговорил со своим коллегой с факультета искусствоведения, который занимается африканским искусством двадцатого века. Он даже один раз лично встречался с Сарпонгом. В общем, получается, Сарпонг был биологом – по крайней мере он получил диплом по биологии в Хартумском университете в Судане. Был одержим эволюцией человека. Он полагал, что изначально люди были хорошими, однако эволюция дала им способность отключать мораль. Словно щелкать тумблером. До такой степени, что в ситуации, когда на карту поставлено наше выживание, мы можем сделать все, что угодно. Но Сарпонг верил, что эволюция нанесла также гораздо более сокрушительный удар, о котором даже не предполагал Фрейд: выключение морали оказывается незаметным для человека.
Ярдли проводила взглядом, как один мальчик выбежал с площадки, мать бросилась за ним и догнала его уже у самой стоянки.
– Что это означает? – спросила она.
– Сарпонг полагал, что все плохие дела совершаются людьми вследствие этой эволюционной адаптации и нашей неспособности осознать, что мораль выключается. Вот почему вроде бы хорошие люди во время войны способны совершить убийство и изнасилование, не чувствуя за это вины, или тюремные охранники способны убивать и истязать заключенных и тем не менее считать себя порядочными людьми. Эволюция дала нам способность обманывать самих себя. В «Ночных тварях» Сарпонг исследует это предположение. На всех четырех полотнах – жертвы тех, кто расстался с моралью, но не сознает это. Эти люди считают, что создают произведения искусства. Мой коллега полагает, что тот, кто воспроизводит картины Сарпонга с помощью живых людей, не художник, как, насколько я понимаю, думают правоохранительные органы, а человек, одержимый эволюцией нашего вида. Возможно, антрополог или биолог. Врач. Главное в картинах – биология, а не искусство.
– Врач?
– Да. Изначально Сарпонг собирался посвятить себя медицине, а кто знает тело и мысли человека лучше врача?
Ярдли задумалась.
– Я бы хотела поговорить с вашим коллегой.
– Пришлю номер его телефона.
– Буду вам очень признательна, Дэниел. Спасибо.
– Всегда пожалуйста. Я также пришлю вам психологический портрет, который запросил агент Болдуин. Держите меня в курсе вашего расследования и дайте знать, если появится что-то новое.
– Обязательно, спасибо.
– Да, Джессика, и еще…
– Слушаю.
– Если можно. Моя маленькая лепта. Готов поспорить: преступник гордится своей работой и жаждет признания. Если лишить его этого признания в качестве тактического хода, чтобы заставить раскрыться, он, возможно, совершит нечто радикальное.
– Радикальное?
– Вы ведете это дело, вы женщина, и обе жертвы женщины. Возможно, у преступника появится желание заняться вами. Пожалуйста, будьте осторожны.
По спине Ярдли пробежала ледяная дрожь.
– Постараюсь.
Глава 22
Кабинет навевал клаустрофобию, и у Джессики никак не получалось сосредоточиться. Она сидела за столом, уставившись на стены и размышляя над словами доктора Сарта.
Врач.
По коридору прошел рабочий, затем вернулся назад, читая таблички на дверях.
– Миз
[22] Ярдли? Мне нужно заменить табличку. Если хотите, я зайду попозже.
– Нет, всё в порядке. Меняйте.
Она проследила, как рабочий снял с двери табличку с ее именем и прикрепил табличку с именем Джекса. Табличку с ее именем он протянул ей.
– Некоторые забирают их на память.
Взяв табличку, Ярдли какое-то время смотрела на нее, затем сунула ее в мусорную корзину и взяла свою сумочку. Ей необходимо было поговорить с одним человеком.
* * *
Районная больница Редвуда находилась недалеко от того места, где жила Ривер. Ярдли как-то раз бывала там, хотя теперь она уже не могла вспомнить, по какому поводу. Вероятно, чтобы встретиться с жертвой одного из многочисленных дел, которое она вела. Иногда запах антисептика являлся ей во снах.
В приемном отделении было свободно. Дежурная медсестра сидела за стойкой вместе с полицейским.
– Здравствуйте, я бы хотела поговорить с доктором Закари, если можно. Я его знакомая.
– Он отправился перекусить в кафетерий. Это по коридору и направо.
Кафетерий выходил окнами на сад с переходом, соединяющим два корпуса больницы. В зале сидели несколько врачей и медсестер. Ярдли увидела Закари за столиком в углу.
Увидев ее, он удивился.
– Джессика? – Встал и обнял ее. – Что вы здесь делаете?
– Бывает, сюда доставляют жертв тех дел, которыми я занимаюсь. Не самое любимое мое место, как сами можете догадаться.
Кивнув, Закари посмотрел на тарелку с курицей и картофельным пюре.
– Да, мне приходится с этим встречаться. К нам постоянно доставляют женщин, избитых, обожженных, связанных… и даже когда они дают показания полиции, кажется, что никто ничего не делает.
– Не возражаете, если я к вам подсяду?
– Нисколько.
Ярдли села и, закинув ногу на ногу, натянула на лицо самую дружелюбную улыбку.
– Мы стараемся делать все возможное, но нам постоянно урезают бюджет. Во многих городах расходы на полицию составляют львиную долю бюджета, поэтому, когда приходится сокращать расходы, в первую очередь достается полиции, а также прокуратуре. То же самое и на федеральном уровне. Когда попадает под нож финансирование ФБР, следующей в очереди оказывается федеральная прокуратура.
Закари отрезал кусок курицы.
– Я на самом деле никого не обвиняю, честное слово. Мне просто хотелось бы не видеть здесь одних и тех же людей снова и снова.
Ярдли кивнула.
– Кстати, а как поживает Энджи?
Какое-то время Закари жевал, затем вытер губы салфеткой.
– Она крепкая. Держит все внутри, так что определить бывает очень трудно.
– Как вы с ней познакомились? Ничего, что я спрашиваю?
– Она обратилась в больницу с травмой кисти руки. Резала овощи, нож сорвался и порезал ладонь. – Закари откинулся назад и, продолжая жевать, улыбнулся. – Наверное, любовь с первого взгляда. На следующий вечер мы за ужином проговорили часа три. Два месяца спустя Энджи перебралась ко мне.
– Любовь с первого взгляда… В наше время это большая редкость.
