На вид его можно было счесть довольно привлекательным мужчиной, особенно если кому-то по вкусу такие лощеные, благополучные, импозантные типы. Кожа светлая, волосы светлые, крупный, выступающий нос, широкий лоб. Самым главным его достоинством были большие темно-серые глаза, прямо встретившие взгляд Евы. Говор у него был четкий и до того снобистски британский, словно он сыпал не словами, а английскими сухими галетами.
– Лейтенант Даллас, я очень рад встрече с вами. Я много читал и слышал о вас. – Он протянул руку, и она удостоилась типичного для политика крепкого быстрого рукопожатия. – Помнится, мы как-то раз уже встречались на одном благотворительном мероприятии.
– Да, мне об этом уже напомнили.
– Присаживайтесь, прошу вас. – Он сделал приглашающий жест рукой, а сам вернулся на свое место за столом. – Скажите мне, чем я могу вам помочь.
Ева села на прочный брезентовый стул. Не слишком удобный, отметила она про себя. Деловой человек не может позволить посетителям рассиживаться подолгу, отнимая у него время, – так это надо понимать.
Письменный стол Ренквиста тоже напоминал о занятости хозяина кабинета. Внушительный компьютер с блоком связи и мерцающим в режиме ожидания экраном, небольшая стопка лазерных дисков, стопка бумаг (эта – чуть повыше), дополнительный коммуникационный блок. Среди всей этой мощной оргтехники виднелись две фотографии в рамочках. Со своего места Еве был виден кусочек одного снимка: лицо девочки со светлыми, как у отца, кудряшками. Она решила, что на втором снимке его жена.
Ева была в достаточной степени осведомлена о политике и правилах протокола, чтобы знать, с чего надо начинать.
– Хочу поблагодарить вас от имени Нью-йоркского департамента полиции и от себя лично за сотрудничество. Я понимаю, как вы заняты, и ценю, что вы нашли время поговорить со мной.
– Я убежден в необходимости помогать местным властям, где бы я ни находился. На базовом уровне ООН является не чем иным, как мировым полисменом. Поэтому в каком-то смысле мы с вами коллеги. Чем я могу вам помочь?
– Женщина по имени Джейси Вутон была убита позапрошлой ночью. Я веду следствие по этому делу.
– Да, я слышал об убийстве. – Он откинулся в кресле, сдвинул брови. – Лицензированная проститутка в китайском квартале.
– Да, сэр. У меня были причины исследовать и проследить происхождение почтовой бумаги определенного типа. Вы приобрели бумагу этого сорта шесть недель назад в Лондоне.
– Я провел несколько дней в Лондоне этим летом и в самом деле, помнится, покупал почтовую бумагу. Несколько разных сортов. Что-то для личных нужд, что-то для подарков. Должен ли я понять, что данное приобретение делает меня подозреваемым в смерти этой женщины?
А он хладнокровен, подумала Ева. Скорее заинтригован, чем встревожен или раздосадован. Более того, если она правильно оценила этот легкий изгиб губ, происходящее его забавляет.
– В ходе расследования мне приходится устанавливать личность всех покупателей и проверять их местонахождение в ту ночь.
– Понятно. Смею ли я предположить, лейтенант, что данное расследование носит закрытый и конфиденциальный характер? Если мое имя будет связано, пусть абсолютно условно, с убийством проститутки, это привлечет весьма нежелательное и негативное внимание прессы ко мне и к делегату Эвансу.
– Ваше имя не будет упомянуто публично.
– Ну хорошо. Позапрошлой ночью?
– Между полуночью и тремя часами утра.
Он не потянулся за записной книжкой или ежедневником. Вместо этого он сложил пальцы домиком и взглянул на Еву поверх них.
– Мы с женой были в театре на постановке «Шести недель» Уильяма Гэнтри, английского драматурга. В Линкольн-центре. Мы были в компании еще двух пар, покинули театр около одиннадцати, выпили по коктейлю в баре «Ренуар». Если не ошибаюсь, мы с женой покинули бар около полуночи. Вернулись домой к половине первого. Моя жена пошла спать, а я еще около часа поработал у себя в кабинете. Возможно, немного дольше. Следуя привычке, я в течение примерно получаса смотрел ночные новости, после чего тоже отправился спать.
– Вы с кем-нибудь виделись или разговаривали после того, как ваша жена ушла спать?
– Боюсь, что нет. Могу лишь заверить вас, что я был дома и занимался своей работой в тот час, когда произошло это убийство. Я не понимаю, каким образом покупка бумаги связывает меня с этой женщиной и ее смертью.
– Ее убийца написал записку на такой бумаге.
– Записку… – Теперь брови Ренквиста поднялись. – Что ж, это было весьма самонадеянно с его стороны, не так ли?
– У него тоже нет полноценного алиби на момент убийства, – заметила Пибоди, пока они шли обратно к машине.
– В том-то и загвоздка: когда кому-то наступает карачун в два часа ночи, большинство подозреваемых заявляют, что были дома, тихо и мирно спали в своих постелях. Когда у человека своя сигнализация или способ ее обойти, трудно назвать его наглым лжецом прямо в глаза.
– А вы думаете, он нагло лжет?
– Об этом еще рано судить.
Она отыскала Эллиота Готорна у одиннадцатой лунки в частном гольф-клубе на Лонг-Айленде. Он оказался крепким, коренастым стариком с белоснежными волосами, выбивающимися из-под бежевой кепки, одетой козырьком назад, и столь же белоснежными роскошными усами, подчеркивающими загар на лице. В уголках рта и глаз у него залегли глубокие морщины, но сами глаза были живые и внимательные.
Он отдал клюшку мальчику, возившему за ним клюшки в сумке на тележке, вскочил в маленький белый карт и сделал знак Еве присоединяться к нему.
– Валяйте быстрее, – вот и все, что он сказал, и пустил карт с места в карьер.
Ева быстро и кратко выложила ему все детали, пока Пибоди и мальчик с тележкой следовали за ними пешком.
– Убитая шлюха, шикарная почтовая бумага, – подытожил Готорн, останавливая карт. – Пользовался услугами шлюх, было дело, но имен никогда не записывал. – Он выпрыгнул из карта, обошел свой мяч, присел на корточки, прикидывая позицию. – С молодой женой шлюхи не нужны. Бумаги не помню. Молодой жене волей-неволей покупаешь кучу всякого барахла. Лондон?
– Да.
– Август. Лондон, Париж, Милан. У меня все еще есть кое-какой интерес в делах, а она любит ходить по магазинам. Раз вы говорите, я купил бумагу, значит, я купил бумагу. Ну и что?
– Она связана с убийством. Если бы вы могли мне сказать, где вы были позавчера между полуночью и тремя часами утра…
Готорн разразился звонким хохотом, распрямился и, оставив мяч, наконец-то устремил на нее все свое внимание.
– Юная леди, мне уже за семьдесят. Я в форме, но мне нужен сон. Я прохожу восемнадцать лунок каждое утро, а перед этим съедаю плотный завтрак, читаю газету и проверяю биржевые сводки. Встаю каждое утро в семь часов. Ложусь каждый вечер в одиннадцать, если только жена не затаскивает меня на какую-нибудь вечеринку. Позавчера я был в постели в одиннадцать, обслужил свою жену – этот процесс теперь занимает меньше времени, чем когда-то, – и уснул. Доказать это я, увы, не могу. – Он отвернулся от нее к подавальщику: – Дай мне номер семь, Тони.
