— Хорошая, дружелюбная семья. Воспитанные дети.
— А вот это уже не похоже на наш обычный контингент, верно? Мы как будто оказались в другом мире, где люди пекут печенье и раздают его знакомым на улицах.
— Печенье мне бы не помешало.
Ева подошла к следующему зданию, числившемуся в ее списке как семейный дом.
— Район неудачный. Семьи, где в основном и муж, и жена работают. По рабочим дням такие люди в два часа ночи десятый сон видят.
Она еще раз оглядела улицу. Даже среди дня здесь почти не было движения. В два часа ночи на этой Улице, должно быть, тихо, как в могиле.
— Может, нам повезет, — вздохнула Пибоди. — Может, кто-то страдает бессонницей. Может, кто-то выглянул в окно в нужный момент. Или решил прогуляться… Впрочем, они бы сказали полицейским, если бы что-то видели. Когда вырезают целую семью, соседи пугаются. Если они хотят чувствовать себя в безопасности, они докладывают копам, если что не так.
Ева позвонила в дверь. В домофоне раздался треск, потом голос:
— Вы кто?
— Полиция Нью-Йорка. — Ева поднесла жетон к «глазку». — Лейтенант Даллас и детектив Пибоди.
— Откуда мне знать, что это правда?
— Мэм, вы смотрите на мой жетон.
— Может, у меня тоже есть жетон, но я же не из полиции!
— Вот тут вы меня поймали. Вы можете прочесть номер моего жетона?
— Я же не слепая, верно?
— Ну, с того места, где я стою, это проверить невозможно. Но вы можете проверить мое удостоверение личности, если позвоните в Центральное управление полиции и продиктуете им номер моего жетона.
— А может, вы украли жетон у настоящего полицейского? Тут людей убивают в их собственных постелях!
— Да, мэм, поэтому мы и пришли. Мы хотели бы поговорить с вами о Свишерах.
— Откуда мне знать, может, это вы их и убили?
— Простите?..
Этот голос раздался сзади. Взбешенная Ева обернулась и увидела женщину с рыжевато-золотистыми волосами, нагруженную хозяйственной сумкой. На ней был эластичный зеленый костюм, обтягивающий как вторая кожа, и мешковатый кардиган.
— Вы пытаетесь объясниться с миссис Гренц?
— Я пытаюсь делать свою работу. Полиция.
— Это я поняла. — Она поднялась на крыльцо. — Миссис Гренц, это Хильди. Принесла вам бублики.
— Что ж ты сразу не сказала?
После множества щелчков дверь наконец открылась. Еве пришлось опустить взгляд чуть ли не к полу — в женщине, открывшей дверь, было не больше пяти футов росту. Она была худа, как спичка и стара, как само время. На голове у нее криво торчал парик цветом чуть темнее ее сморщенной кожи.
— Полицию я тоже привела, — жизнерадостно сообщила Хильди.
— Тебя арестовали?
— Нет, они хотят только поговорить. О том, что случилось со Свишерами.
— Ну, ладно. — Она махнула рукой, словно отгоняя муху, и зашагала по коридору прочь.
— Моя хозяйка, — пояснила Хильди. — Я живу внизу. Она, в общем-то, ничего, только малость сдвинутая по фазе, как сказал бы мой старик. Вам надо войти и сесть, пока она в настроении. А я пока уберу ее бублики.
— Спасибо.
Помещение было забито вещами. «Дорогими вещами», — отметила Ева, пробираясь между столами, креслами, лампами, картинами, прислоненными к стенам. В воздухе пахло женской старостью — неповторимой комбинацией пудры, пыли, возраста, увядающих цветов.
Теперь миссис Гренц сидела в кресле, поставив крохотные ножки на скамеечку и скрестив руки на несуществующей груди.
— Целую семью зарезали прямо во сне!
— Вы знали Свишеров?
— Разумеется, я знала Свишеров. Я прожила в этом доме последние восемьдесят лет. Все видела, все слышала.
— Что вы видели?
— Мир катится прямо в пекло! — Миссис Гренц вздернула подбородок и вцепилась костлявыми узловатыми пальцами в подлокотники кресла. — Секс и насилие, насилие и секс. Содом и Гоморра. Только на этот раз никто не спасется. Никто не обратится в соляной столб. Все сгорит. Сами этого хотели. Вот и пожинайте, что посеяли.
— Хорошо. Не могли бы вы сказать мне, может быть, вы видели или слышали что-либо необычное в ту ночь, когда были убиты Свишеры?
— Глаза и уши у меня, слава богу, на месте. Вижу и слышу хорошо. — Она подалась вперед, в ее глазах загорелся фанатичный огонек. — Я знаю, кто убил этих людей.
— Кто же их убил?
— Французы!
— Откуда вам это известно, миссис Гренц?
— Потому что так оно и есть. Французы! — Для пущей убедительности она постучала пальцем по колену. — В последний раз, когда они пытались мутить воду, их отсюда выкинули пинком под зад
[9]
. Уж вы мне поверьте, они с тех самых пор держат на нас зуб и хотят отомстить. Если кого-то убивают в собственной постели, будьте уверены, это французы. Надежно, как деньги в банке.
Ева не была уверена, что означает тихий звук, вырвавшийся у Пибоди: вздох или смешок. Она решила его проигнорировать.
— Спасибо вам за сообщенные сведения… — начала Ева.
— Вы слышали, как кто-то говорил по-французски в ночь убийства? — спросила Пибоди. Ева бросила на нее тоскливый взгляд.
— Их нельзя услышать, девочка. Французы — они же коварные, как змеи. Ева поднялась на ноги.
— Спасибо, миссис Гренц, вы нам очень помогли.
— Нельзя доверять людям, которые едят улиток!
— Да, конечно, мэм. Мы найдем дорогу к выходу. Хильди с широкой ухмылкой встретила их в дверях.
— Чокнутая, но забавная, правда? Миссис Гренц! — Она повысила голос и заглянула в дверь. — Я пойду к себе.
— Бублики мне купила?
— Уже убрала на место. Идите и не оборачивайтесь, — сказала она Еве. — Никогда не знаешь, что еще ей в голову взбредет.
— У вас найдется несколько минут, чтобы поговорить с нами, Хильди?
— Без проблем. — Все еще держа хозяйственную сумку, Хильди провела их по коридору вокруг дома к своему собственному входу. — Вообще-то она моя двоюродная прабабушка, но ей хочется, чтобы ее называли миссис Гренц. Мистер умер вот уже лет тридцать назад. Я его никогда не видела.
Ее квартирка располагалась ниже уличного уровня, но казалась жизнерадостной и уютной. На стенах висели прикрепленные кнопками плакаты без рамок, по полу были разбросаны коврики всех цветов радуги.
— Я снимаю у нее эту квартиру. Ну, на самом деле аренду вместо меня выплачивает ее сын, а я неофициально за ней присматриваю. И за домом тоже. Видели, сколько барахла? Это еще что, наверху еще больше. Хотите присесть?
