На этом великолепном корабле, названном «Сиракузия», было и множество других новшеств. Так, если на тогдашних обычных военных и торговых судах откачкой трюмной воды постоянно было занято несколько человек, то на этой громадине «трюмную воду, когда её набиралось очень много, вычерпывал только один человек при помощи винта, изобретённого Архимедом» [Athenaios «Deipnosophistai», V, 43].
За всеми многочисленными совершенно безобидными новшествами и пышностью оттделки крылось нечто гораздо более важное.
Помимо того, что корабль представлял собой великолепный плавучий дворец, он был ещё и невиданной по мощи плавучей крепостью: «На корабле было восемь башен сообразной величины-, две на корме, столько же на носу, остальные — посередине. На каждой было по две выступающих балки с проёмами, чтобы бросать камни в плывущих внизу врагов. На каждой башне стояли четверо тяжело вооружённых воинов и два стрелка из лука. Вся внутренность башен была заполнена камнями и стрелами. Вдоль всех бортов шла стена с зубцами, а за ней — настил, поддерживаемый трёхногими козлами. На настиле стояла катапульта, бросавшая камни весом в три таланта (78,6 кг — В. Д.) и копья в двенадцать локтей (5,3 метра — В. Д.). Машину эту построил Архимед; и камни, и копья она метала на целый стадий (по одним данным, стадий был равен 177,6, а по другим — даже 185 метров — В. Д.). За стеной были подвешены на медных цепях кожаные занавесы из плотно сплетённых ремней. К каждой из трёх мачт корабля было приделано по две балки для метания камней; с них в нападающего противника можно было бросать абордажные крючья и свинцовые глыбы. Корабль был обнесён частоколом из железных брусьев против тех, кто захотел бы ворваться на судно. Железные крючья вокруг бортов, приводимые в движение механизмами, могли захватить вражеский корабль, силой повернуть его и поставить под удар метательных орудий. У каждого борта стояло по шестьдесят юношей в полном вооружении, и столько же окружало мачты и башни с камнемётами. И на мачтах, на их медных верхушках, сидели люди; на первой — трое, на второй — двое, на третьей — один. Рабы поднимали камни и дротики в плетёных корзинах при помощи ворота» [Athenaios «Deipnosophistai», V, 43]. Но и этим военная мощь корабля не исчерпывалась. Кроме уже упомянутых воинов, размещённых у обоих бортов и у основания мачт и башен, «ещё шестьсот человек стояло на носу в ожидании распоряжений». [Athenaios «Deipnosophistai», V, 43]. Сведений о том, какова была общая численность экипажа, не сохранилось, но вместе с гребцами, которых было явно больше, чем воинов, экипаж составлял никак не менее трёх тысяч человек. Во всяком случае, «чтобы судить за совершённые на корабле преступления, был создан суд, состоящий из корабельщика, кормчего и командира над гребцами; судили они по сиракузским законам» [Athenaios «Deipnosophistai», V, 43].
Не только по размерам, но и по своей мощи «Сиракузия», эта плавучая крепость, многократно превосходила любой из кораблей, которые когда-либо ранее бороздили Средиземное море. Её нельзя было ни протаранить — другие корабли были слишком слабы для этого, ни взять на абордаж. Любой корабль, попытавшийся штурмовать «Сиракузию», был бы немедленно потоплен камнями её катапульт и огромными глыбами, сбрасываемыми с её башен, а те немногие из атакующих, кто сумел бы всё же прорваться на её борт сквозь железные колья и антиабордажные сети, были бы легко уничтожены сотнями имевшихся на ней воинов.
Описание корабля Гиерона, которое даёт живший в III в. н. э. историк и философ Афиней из Навкратиса, ссылавшийся, в свою очередь, на очевидца событий, некоего Мосхиона, вполне позволяет себе представить и затратность данного проекта, и боевой потенциал «Сиракузии». Но у читателя может возникнуть вопрос: «А при чём тут попытки Сиракуз избавиться от римской зависимости и где здесь видна тайная интрига?»
Постараемся разобраться с этим вопросом.
Далеко не всё тайное становится явным. Но об острой тайной борьбе, развернувшейся вокруг «Сиракузии», мы можем судить по тем событиям, которые последовали вскоре после окончания строительства этого исполинского корабля. «На корабль погрузили шестьдесят тысяч медимнов хлеба, десять тысяч бочек с сицилийскими соленьями, две тысячи талантов шерсти и две тысячи талантов прочих грузов, не считая продовольствия для плывших на нём людей. Однако когда к Гиерону стали приходить сообщения, что такой корабль в одни гавани вообще не сможет войти, в других же не будет находиться в безопасности, он решил послать его в дар царю Птолемею в Александрию, потому что в Египте тогда был недород. Так он и сделал: корабль был отведён в Александрию и там вытащен на берег» [Athenaios «Deipnosophistai», V, 44].
Не кажется ли вам странной причина, которая якобы заставила Гиерона Второго расстаться со своим детищем?
Целый год сиракузский правитель строит корабль, доставляя для него всё нужное со всех концов света, сам целые дни проводит на верфи, расходует на его постройку столько материалов, сколько хватило бы на постройку 60 боевых кораблей! И вот, когда корабль построен, он почти сразу же и без колебаний отказывается от этого чудо-корабля из-за того, что он несколько великоват…
Бухта Сиракуз была достаточно велика, чтобы вместить несколько сот тогдашних кораблей. В ней нашлось бы место и для всех прочих кораблей сиракузского флота, и для этого гигантского корабля. Да и во многих других местах Сицилии было немало удобных бухт, позволявших укрыть от бури любой корабль. Но Гиерон даже не попробовал соорудить для «Сиракузии» особый причал, что было бы не так уж дорого, по сравнению с уже сделанными затратами, а первым же рейсом отправил корабль в далёкий Египет.
Есть над чем задуматься…
Что же получается? Гиерон Второй потратил около трети годового бюджета Сиракуз, — а именно столько примерно должна была стоить его затея — для того чтобы сделать приятное египетскому царю и накормить оголодавших египтян? Странная благотворительность…
Корабль был изумительно украшен и имел невероятные по тому времени удобства. Неужели сиракузскому тирану не хотелось хотя бы поплавать на нём год-другой самому, а уж потом дарить или продавать? Продовольствие в Египет можно было доставить и обычными кораблями. Почему же Гиерон срочно послал в дар именно этот корабль?
Зачем тогда необходимо было так украшать корабль, ставить на нём десятки скульптур, делать в нём сады, библиотеки, спортивные залы и бассейны? Может быть, тиран Сиракуз вообще любил роскошь и был непредсказуем и расточителен?
Нет, Гиерон Второй отнюдь не был вздорным правителем. Напротив! Все пятьдесят четыре года своего правления он правил весьма мудро и был скорее прижимист, чем расточителен. К тому же Гиерон был всегда весьма скромен. Во всяком случае, граждане Сиракуз привыкли, по словам Тита Ливия, к тому, что и сам Гиерон Второй, и его сын Гелон «не отличались от прочих граждан одеждой или какой-то особой приметой» [Т. Liv., XXIV, 5, 4].
Чем же можно объяснить то, что сиракузский тиран несколько десятилетий был на редкость скромен, затем как с цепи сорвался, стремясь превзойти всех в роскоши, отделывая свой корабль, а затем, послав этот корабль в подарок царю Египта, опять стал вести прежний скромный образ жизни?
