Несмотря на то, что утверждения Фульвии были бездоказательны и не привели даже к судебному разбирательству, противники и на сей раз достигли цели. Поползшие по Риму слухи сделали своё дело: «это обстоятельство более всего и внушило людям желание вверить консулат Марку Туллию Цицерону» [Sallustius «Catilin.», 23, 5]. Выборы Каталина проиграл, а консулами 63 г. до н. э. стали Марк Туллий Цицерон и Гай Антоний.
Разговоры «о заговоре» мало-помалу стали утихать, но к концу года противники Каталины стали всё более опасаться того, что Катилина не уймётся и в следующем году в конце концов добьётся своего, а опасен он им был прежде всего тем, что предлагал простить народу ряд долгов и требовал реформ в пользу менее обеспеченных слоёв населения. Вот слова Каталины, приводимые Саллюстием Криспом: «И право, кто, обладая духом мужа, может стерпеть, чтобы у тех людей были в избытке богатства, дабы они проматывали их, строя дома на море и сравнивая с землёй горы, а у нас не было средств даже на самое необходимое; чтобы они соединяли по два дома и больше, а у нас нигде не было семейного очага? Покупая картины, статуи, чеканную утварь, разрушая новые здания, возводя другие — словом, всеми способами тратя и на ветер бросая деньги, они, однако, при всех своих прихотях, промотать богатства свои не могут. А вот у нас в доме нужда, вне стен его — долги, скверное настоящее, гораздо худшее будущее. Словом, что нам остаётся кроме жалкой жизни? Так пробудитесь!» [Sallustius «Catilin.», 20, 11–14].
Ещё более опасным для тех, кто не желал перемен, делало Катилину то, что помимо простолюдинов его поддерживало немало влиятельных сторонников из числа оттеснённой от власти знати. Если бы выборы состоялись и прошли более или менее честно, Катилина имел все шансы быть избранным одним из консулов 62 г. до н. э.
И вот в этих условиях 8 ноября 63 г. до н. э. Луций Сергий Катилина был вновь обвинён в подготовке заговора, но на этот раз его официально обвинил в этом в сенате консул Марк Туллий Цицерон. В длинной и страстной речи Цицерон не привёл ни одного доказательства, но сыпал обвинениями и настойчиво предлагал Катилине покинуть город.
Катилина упорно отвергал обвинения, но, видя, что сенат склонен его осудить, счёл за лучшее в ночь с 8 на 9 ноября покинуть город, тем более что ему сообщили о том, что на него готовится покушение, и другого выхода у него всё равно не было. С ним выехали и несколько его ближайших друзей. Цицерон же не преминул этим воспользоваться и уже 9 ноября опять, не приводя никаких доказательств, выступил в сенате с новой речью, требуя теперь уже осуждения Каталины. Доказательств не было, но обвинения сыпались как из рога изобилия.
Далеко не все сенаторы были врагами Катилины, и сразу осудить его не удалось, но когда спустя несколько дней сенатор Луций Сений огласил в сенате письмо, по его словам присланное ему из Фезул, где сообщалось, что сторонник Катилины, Гай Манлий, «имея крупные силы, поднял мятеж за пять дней до ноябрьских календ
[223]» [Sallustius «Catilin.», ЗО, 1], голоса тех, кто возражал против осуждения Катилины, умолкли. Примерно в это же время сенатор Квинт Марций Рекс получил письмо от Гая Манлия, где тот, взывая заступиться за себя и своих друзей писал: «Мы взялись за оружие не против отечества и не затем, чтобы подвергнуть опасности других людей, но дабы оградить себя от противозакония» [Sallustius «Catilin.», 33, 1]. Но заступаться за Гая Манлия, Катилину и прочих, попавших в опалу, Квинт Марций Рекс то ли не захотел, то ли не решился, посоветовав им сложить оружие и явиться в Рим, моля о прощении.
Под давлением противников Катилины сенат объявил Катилину и Гая Манлия врагами, а «всем прочим заговорщикам он назначил срок, до которого им, за исключением осуждённых за уголовные деяния, дозволялось безнаказанно сложить оружие» [Sallustius «Catilin.», 36, 2]. Преторам был дан приказ набирать дополнительные войска в зависимости от обстоятельств и степени опасности. Командовать войсками, выступившими против Катилины, было поручено консулу Гаю Антонию, а консулу Цицерону сенат поручил «защищать Город» [Sallustius «Catilin.», 36, 3].
Хотя обстановка в Риме была вполне спокойной, там начался усиленный поиск злоумышленников. Всем жителям Рима было объявлено, «что если кто-нибудь донесёт о заговоре, устроенном против государства, то наградой тому будет', рабу — отпуск на волю и сто тысяч сестерциев, свободному — безнаказанность и двести тысяч сестерциев» [Sallustius «Catilin.», 30, 6].
И Саллюстий Крисп, и особенно Цицерон объясняют действия Катилины лишь стремлением к узурпации власти и грабежам, но всё было гораздо сложнее. Во всяком случае, более взвешенно излагающий события Саллюстий Крисп признаёт, что «несмотря на два постановления сената, ни один из множества сообщников не выдал заговора, соблазнившись наградой, и ни один не покинул лагерь Катилины» [Sallustius «Catilin.», 36, 5].
Прибыв к Гаю Манлию и возглавив своих сторонников, Катилина сформировал два легиона, но настоящего оружия хватило лишь каждому четвёртому, а остальные были вооружены чем придётся — дротиками, копьями и даже просто заострёнными кольями. Поэтому при приближении войск Гая Антония Катилина двинулся в горы, уклоняясь от боя и затягивая время.
Расчет Катилины строился на том, чтобы переломить ситуацию в свою пользу, и строился не без оснований. «Безумие охватило не только одних заговорщиков; вообще весь простой народ в своём стремлении к переменам одобрял действия Катилины. Именно они, мне кажется, и соответствовали его нравам», — писал по этому поводу Саллюстий Крисп [Sallustius «Catilin.», 37, 1–2].
То, что время работает против них, понимали и противники Катилины. Для того чтобы удержать власть им нужно было нечто такое, что в корне изменило бы настроения людей. Очень скоро Цицерону удалось это сделать. 3 декабря 63 г. до н. э. он объявил на форуме перед всеми римскими гражданами о разоблачении в ту ночь целой группы опаснейших заговорщиков, действовавших в интересах Катилины.
«Как только я увидел, — заявил Цицерон собравшимся на форуме гражданам, — что именно те люди, которые, по моим сведениям, были воспламенены преступным безумием, остались в Риме среди нас, я стал день и ночь наблюдать за ними, чтобы выследить их и раскрыть их действия и замыслы и чтобы — коль скоро вы могли, ввиду невероятной тяжести их преступления, отнестись к моим словам недоверчиво — захватить преступников с поличным; ведь только когда вы воочию увидите самое злодейство, вы примете меры в защиту своей жизни. И вот, как только я узнал, что Публий Лентул
[224], желая вызвать войну в заальпийских странах и взбунтовать галлов, подстрекает послов аллоброгов, что их отправляют в Галлию к их согражданам, дав им письма и поручения, по тому же пути, который ведёт к Катилине, а их спутником будет Тит Вольтурций, с которым также посылают письма к Катилине, я решил, что мне представился случай выполнить труднейшую задачу, которую я всегда просил у бессмертных богов, — раскрыть всё преступление так, чтобы оно стало явным не только для меня, но также для сената и для вас. Поэтому я вчера призвал к себе преторов Луция Флакка и Гая Помптина, мужей храбрейших и преданнейших государству. Я изложил им все обстоятельства и объяснил им, что нам следует делать. Они как честные граждане, одушевлённые великой любовью к государству, без колебаний и промедления взялись за дело и, когда стало вечереть, тайком подошли к Мульвиеву мосту и расположились в ближайших усадьбах по обеим сторонам Тибра и моста. Туда же и они сами, не вызвав ни у кого подозрения, привели многих храбрых людей, да и я послал из Реатинской префектуры вооружённый мечами отряд отборных молодых людей, к помощи которых я всегда прибегаю при защите государства. Тем временем, к концу третьей стражи, когда послы аллоброгов вместе с Вольтурцием и со своей многочисленной свитой уже вступили на Мульвиев мост, на них было совершено нападение; обе стороны обнажили мечи. Одни только преторы знали в чём дело; про-чиє были в неведении. Затем подоспели Помптин и Флакк и прекратили схватку. Все письма, какие только оказались у свиты, с неповреждёнными печатями были переданы преторам; самих послов задержали и на рассвете привели ко мне. Я тотчас же велел позвать самого бесчестного зачинщика всех этих преступлений — Кимера Габиния, ещё ничего не подозревавшего; затем был вызван также Луций Статилий, а после него — Цетег. Позже всех пришёл Лентул, мне думается, потому, что он, занятый составлением писем, вопреки своему обыкновению, не спал всю ночь.
