Продолжали пользоваться монетой как средством пропаганды и все римские императоры. Любая победа, любой крупный успех императора обязательно находил своё отражение на римской монете, дабы вся Империя знала и помнила об этом.
Уже первый из римских императоров, Октавиан Август, прекрасно понимая, сколь важным средством пропаганды является монета, через несколько лет после прихода к власти запретил римским монетариям (лицам, ответственным за финансы и выпуск монет) оставлять свои имена на монетах. С конца I в. н. э. единственными из смертных, кого можно было изображать на монетах, стали сам император и иногда члены его семьи. Помимо них на римских монетах могли быть только боги. Обычные же римляне могли быть изображены на монете лишь в сюжете, где они приветствуют своего императора или совершают подвиги по его приказу и в его честь.
Мерой, направленной на повышение авторитета императоров, был и запрет бросать в грязь монеты с изображением Августа, а также запрет расплачиваться монетами с изображением первого императора в публичных домах. Преемникам Октавиана Августа было выгодно утвердить в сознании людей божественность основателя Империи, и это в какой-то степени удалось.
Активно использовали монетный чекан, чтобы приписать себе покровительство богов, не только Октавиан, но и все последующие императоры Рима. На лицевой стороне любой римской монеты всегда помещался портрет императора или императрицы, а на другой — чаще всего изображали богов, богинь и мифических героев, покровительствующих императору и Риму. Римские монеты были, таким образом, постоянно действующими агитационными плакатами, прославляющими правящего императора. Поскольку вплоть до первой половины IV в. н. э. римляне поклонялись огромному количеству самых различных божеств, то и на римских монетах изображались десятки богов и богинь, дабы воздействовать на почитателей как можно большего количества культов. Введение христианства в качестве единственной государственной религии привело к тому, что языческие изображения на римских монетах сменились изображениями с христианской тематикой, но суть пропаганды осталась та же — изображения римских монет по-прежнему показывали благоволение бога к императору и подчёркивали божественную сущность его власти. Несмотря на то, что с конца IV в. н. э. все культы, за исключением христианства, были запрещены, имперская пропаганда учитывала то, что многие языческие божества являются весьма популярными в народе, поэтому римские власти, разрушая языческие храмы и изгоняя жрецов, продолжали помещать на римских монетах изображения крылатой богини Виктории, дарующей победы императору, богини Конкордии, символизирующей Согласие, а также имена, а иногда и символические изображения некоторых других языческих богов. Уничтоженные как «боги-идолы», которым молились и приносили жертвы, многие римские божества таким образом постепенно превратились в символы уже не опасные для христианства и потому допустимые к использованию.
Но то, что видели и знали все, было лишь частью римской пропаганды. Помимо явных пропагандистских мероприятий правители Рима очень часто прибегали и к тайным операциям, направленным на дискредитацию своих противников и, наоборот, на повышение боевого духа собственных войск и обеспечение себе народной поддержки.
Начало этим тайным пропагандистским операциям положил первый римский царь, Ромул, провозгласивший своё происхождение от богов и героев. Именно тогда была пущена в ход легенда о том, что Ромул является потомком легендарного Энея, сына троянского царя Приама, а также легенда о том, что Ромула и его брата Рема вскормила волчица.
Верили ли современники Ромула в его божественное происхождение? Если и верили, то не все. И уж, во всяком случае, многие из римлян не верили в его божественное вознесение на небо, случившееся якобы с ним в конце его жизни. Но, тем не менее, значительная часть римлян верила в некоторые из этих легенд, и это в значительной степени укрепляло и авторитет самого царя, и веру в легитимность и божественность происхождения царской власти как таковой.
Введённую Ромулом практику продолжил и второй римский царь, Нума Помпилий, который, по словам Тита Ливия, для того чтобы укрепить свой авторитет среди простого люда, «решил вселить в них страх перед богами — действенное средство для непросвещённой и, сообразно тем временам, грубой толпы. А поскольку сделать, чтобы страх этот вошёл в их души, нельзя было иначе, как придумав какое-нибудь чудо, Нума притворился, будто по ночам сходится с богиней Эгерией; по её-де наущению и учреждает он священнодействия, которые богам всего угоднее, назначает для каждого бога особых жрецов» [Т. Liv., I, 19, 4–5]. Судя по этому комментарию Тита Ливия, римская знать мало верила в выдумки своего царя, но на простолюдинов такие выдумки действовали весьма эффективно. Римскую же знать цари ублажали тем, что предоставляли ей право занимать жреческие должности и тем самым толковать по своему усмотрению волю богов. Римским патрициям было совершенно невыгодно разоблачать трюки своих царей, а выгодно было поддерживать суеверия — ведь только они, патриции, могли проводить ауспиции и вещать, что означают те или иные знамения. Суть отношения большей части римской знати к религии, как никто, верно выразил, полностью оправдывая такой подход и подтверждая вышеприведённые слова Тита Ливия, знаменитый историк, географ и мыслитель Страбон, который писал, что, имея дело «со всяким простонародьем, философ не может убедить их разумными доводами или вселить в них чувства благочестия, набожности и веры: в этом случае необходим суеверный страх, а его невозможно внушить, не прибегая к сказкам и чудесам. Ведь молния, эгида, трезубец, факелы, драконы, копья-тирсы — оружие богов — всё это сказки, так же как и все древние учения о богах. Но основатели государств признали священными эти сказки, превратив их в некие пугала, чтобы держать в страхе людей простодушных» [Strabon, I, II, 8]. То, что большая часть римской знати воспринимала религиозные церемонии именно так, подтверждается хотя бы тем, что Страбон, написав и опубликовав такое, не только не был привлечён к суду и наказан за святотатство, но, наоборот, спокойно прожил всю жизнь в почёте и уважении.
Но если в частных беседах друг с другом образованные римляне могли весьма вольно отзываться о пантеоне римских богов, то на людях они никому не позволяли усомниться в своей вере и религиозные церемонии проводили тщательно и с соблюдением всех правил. Со временем некоторые представители римской знати стали искренне верить, или в какой-то степени верить, в святость проводимых ими церемоний и немало из них стали искренне считать, что по внутренностям жертвенных животных или по полёту птиц можно узнать, в какой из дней стоит начинать битву, а также разобраться в том, какому делу будет и кому не будет сопутствовать удача. Внешняя набожность, таким образом, соблюдалась всегда. Но в случае необходимости римская знать, нисколько не боясь гнева богов, довольно легко шла и на откровенный обман. Если всё заканчивалось успехом, то даже вскрывшийся обман не грозил римскому вельможе или полководцу неприятностями, а, наоборот, лишь приносил ему большую славу. Так, Фронтин в своих «Стратагемах» вместо того чтобы осудить за святотатство, приводит как образец полководческой хитрости действия римского полководца Авла Постумия, который «в сражении с латинянами предъявил образ двух юношей на конях и поднял дух воинов, говоря, что это явились [на подмогу] Кастор и Поллукс; так он восстановил боевой дух» [Front. «Strat.», I, XI, 8]. Римляне очень почитали приравненных к богам мифических братьев-близнецов Кастора и Поллукса. В их честь было построено немало храмов, в их честь в Риме часто чеканили монеты. Но никто из римлян даже не подумал упрекнуть Авла Постумия, выдавшего своих слуг за Кастора и Поллукса, в святотатстве. Всё закончилось победой римлян, а римляне в те годы были прагматичны. Вместо того чтобы упрекать, а тем более осудить Авла Постумия, его ставили в пример.
