Карфагеняне не только не пытались открыто восстать против Рима, но, наоборот, всячески демонстрировали свою лояльность и даже посылали как союзники в помощь римлянам свои отряды, когда Рим воевал против Македонии и государства Селевкидов. Однако сам факт возрождения Карфагена беспокоил римлян.
Видя, что Карфаген вновь процветает, влиятельный римский сенатор Марк Порций Катон стал призывать к уничтожению потенциального врага, каждое из своих выступлений в сенате, о чём бы ни шла речь, неизменно завершая словами: «Карфаген должен быть разрушен!» Постепенно к мнению Катона стали склоняться и остальные сенаторы.
Долгое время карфагеняне не давали повода к войне, но при желании повод начать войну всегда можно было найти, и он был найден. Подписывая в 202 г. до н. э. мирный договор с Римом, карфагеняне обязались не начинать без разрешения Рима никаких войн. Но в 151 г. до н. э. они вынуждены были начать войну против союзника римлян, нумидийского царя Масиниссы, который с молчаливого одобрения римлян постоянно вторгался в их земли и разорял их. Война была неудачной для карфагенян. В следующем году Масинисса заманил их войска в ловушку и разгромил, да ещё вынудил заплатить выкуп, но затеянный карфагенянами поход против нумидийцев дал римлянам повод, чтобы придраться и обвинить Карфаген в нарушении договора. Стараясь избежать войны теперь уже с Римом, карфагеняне казнили своих полководцев, начавших войну, и отправили в Рим послов, убеждая, что конфликт с нумидийцами спровоцировал сам Масинисса, что же до карфагенских начальников, то они действовали необдуманно, за что понесли суровое наказание.
Римский сенат, «давно уж решивший воевать и изобретавший для этого предлоги», поступил хитро: «кто-то из сенаторов спросил послов, как случилось, что они приговорили виновных к смерти не в начале войны, а после поражения и явились к ним в качестве послов не прежде, но только теперь» [Appian «В. Punic.», 74]. Смущённые послы не смогли возразить, и от имени римского сената им было заявлено, что «карфагеняне недостаточно оправдались перед римлянами», когда же послы попытались узнать, какой ценою смогут смыть обвинение, «сенат дословно ответил так: «если удовлетворите римлян»» [Appian «В. Punic.», 74]. С этим ответом послы и вернулись в Карфаген.
Не зная замысла римлян, одни из карфагенян считали, что римляне требуют увеличения размеров дани, другие считали, что от них требуют отступиться в пользу Масиниссы от спорных земель. Находясь в затруднении, они вновь отправили послов в Рим, чтобы узнать точно, что является для римлян достаточным удовлетворением. Но римляне опять сказали, что карфагеняне хорошо знают это, и отослали послов обратно. После такого ответа, как пишет Аппиан, «карфагеняне были в страхе и смятении, Утика же, величайший после Карфагена город Ливии, имевший удобные гавани для причала судов, достаточно большие к тому же для высадки войск, отстоящий от Карфагена на шестьдесят стадиев
[259] и хорошо расположенный для войны с карфагенянами, разочаровался тогда в деле карфагенян и, проявляя в подходящий момент старинную свою ненависть к ним, отправил послов в Рим, которые передали Утику в распоряжение римлян» [Appian «В. Punic.», 75]. В начале 149 г. до н. э., с отпадением от карфагенян Утики, римляне ещё более утвердились в целесообразности войны. «Сенат, до того стремившийся к войне и к ней готовившийся, когда к римлянам присоединился такой укреплённый и удобно расположенный город, открыто выразил своё намерение и, собравшись на Капитолии (где обычно рассматривали вопрос о войне), постановил воевать с карфагенянами. Военачальниками они тотчас же послали консулов: над пехотой — Мания Манилия, а над флотом — Луция Марция Цензорина, которым тайно было указано не прекращать войны, прежде чем они не разрушат Карфаген. Принеся жертвы, консулы отплыли в Сицилию, чтобы переправиться оттуда в Утику; плыли же они на следующих кораблях: на пятидесяти пентерах, на ста гемиолиях и на многих других без военного оборудования, лёгких и круглых торговых судах
[260]. На них плыло войско в 80 тысяч пеших и до четырёх тысяч всадников, все отборные воины, ибо, ввиду столь замечательного похода и явной надежды на победу, всякий и из граждан, и из союзников стремился на эту войну, и многие записывались в ряды войска в качестве добровольцев» [Appian «В. Punic.», 75].
Карфагеняне, узнав о прибытии римских войск и об объявлении войны, пришли в отчаяние. Даже в предыдущей войне с Масиниссой, противником куда более слабым, они потерпели поражение, потеряв массу людей. Могли ли они надеяться на успех в войне с Римом? К городу подступала огромная римская армия, поддержанная к тому же и Масиниссой, в то время как у карфагенян не было ни армии, ни флота, ни союзников, ни даже запасов продовольствия на случай длительной осады! В Рим было вновь послано посольство, а послам было дано указание уладить дело любым способом.
Хотя римляне отнюдь не собирались менять своё решение, карфагенских послов приняли. «Сенат сказал им, что, если карфагеняне дадут консулам, ещё находящимся в Сицилии, в качестве заложников триста знатнейших среди них детей в ближайшие тридцать дней и выполнят всё другое, предписанное им, они будут иметь Карфаген свободным и всю землю, которую они имеют в Ливии
[261]. Это было постановлено во всеобщее сведение, и сенаторы дали послам отнести это решение в Карфаген; тайно же они послали приказ консулам держаться того, что было поручено им частным образом» [Appian «В. Punic.», 76].
Почувствовали ли карфагеняне некий подвох? Да, почувствовали. Но что им было делать?
Право сильного давало римлянам возможность диктовать условия. «Карфагеняне отнеслись с подозрением к сенатскому решению, передавая заложников не на основании твёрдого соглашения; но так как они находились в такой опасности, то, возлагая надежды на то, что они не уклонятся ни от какого условия, они со всем рвением, предупреждая назначенный срок, повезли своих детей в Сицилию, причём их оплакивали родители и домашние, особенно матери, которые с безумными воплями обнимали детей, хватались за корабли, везущие их, и полководцев, их сопровождавших, бросались к якорям, разрывали снасти, руками обвивали моряков и препятствовали плаванию. Были среди женщин и такие, которые плыли за кораблём далеко в море, проливая слёзы и смотря на детей» [Appian «В. Punic.», 77].
