Нумидийский царь готовился к войне, однако всё ещё полагался более не на свои войска, которые явно уступали римским, а на тайную дипломатию. Изрядно поколебавшись и стремясь любой ценой добиться мира, «Югурта совсем не по царски, в самой жалкой одежде, прибыл с Кассием в Рим и, обладая большой душевной силой, поддержанный теми, чьё могущество, а вернее, злодейство помогло ему ранее совершить всё описанное нами выше, за немалые деньги склонил на свою сторону плебейского трибуна Гая Бебия, чтобы тот, бессовестный по натуре, ограждал его от правого и неправого суда» [Sallustius «В. Jugurt», 33, 1–3].
Народное собрание начал Гай Меммий, который, упомянув о всех злодеяниях Югурты, указал, что «римский народ, хотя и знает с чьей помощью и при чьём пособничестве он их совершил, всё-таки хочет получить явные доказательства именно от него; если Югурта откроет правду, он может вполне рассчитывать на честное слово и милосердие римского народа, если же будет молчать, то сообщников не спасёт, но погубит себя и его надежды рухнут» [Sallustius «В. Jugurt», 33, 4]. Однако, как только Гай Меммий закончил свою речь и предложил Югурте отвечать, плебейский трибун Гай Бебий, подкупленный Югуртой и имевший те же полномочия, что и Гай Меммий, велел царю молчать. Все присутствовавшие на собрании принялись возмущаться, однако по римским законам отменить запрет плебейского трибуна мог лишь он сам и, так как Гай Бебий упорно стоял на своём, в итоге «всё-таки победило бесстыдство» [Sallustius «В. Jugurt», 34, 1].
Допросить Югурту не удалось. Но над Югуртой нависла другая угроза: «в Риме жил тогда ну мидиец по имени Массива, сын Гулуссы, внук Маси-ниссы; как противник Югурты ещё во времена раздоров между царями, он после падения Цирты и убийства Адгербала бежал из отечества» [Sallustius «В. Jugurt», 35, 1]. Этот Массива, по совету избранного консулом на 110 г. до н. э. Спурия Альбина, стал требовать, чтобы сенат предоставил ему царскую власть над Нумидией. Спурию Альбину хотелось отличиться в войне и украсить себя лаврами, и консул сумел настоять на том, чтобы сенат откликнулся на просьбу Массивы и поручил ему, Спурию Альбину, наведение порядка в Нумидии.
Югурта к тому времени уже исчерпал свои возможности подкупа римских должностных лиц и оказался без поддержки — любое сотрудничество с Югуртой вело к потере репутации, а потому его прежние доброжелатели перестали оказывать ему содействие. Но, видя, что сенат склонен поддержать Массиву, Югурта пошёл на отчаянный и рискованный шаг — он поручил своему ближайшему приближённому, Бомилькару, «за деньги (как он поступал не раз) нанять убийцу и устроить Массиве засаду, причём сделать это в величайшей тайне» [Sallustius «В. Jugurt», 35, 1]. Бомиль-кар, наняв соответствующих «мастеров такого дела», выяснил, «какими путями ходит Массива, покидая дом, в каких местах бывает и в какое время» [Sallustius «В. Jugurt», 35, 5]. Наконец, тщательно подготовившись к устранению претендента на царскую корону, Бомилькар приказал своим подручным убить царевича. Однако убийцы, хотя и справились с заданием, допустили непростительную ошибку — один из них был схвачен с поличным. Расследованием занялся консул Спурий Альбин и Бомилькару пришлось давать показания, хотя как посла, сопровождавшего царя и получившего от государства ручательства в неприкосновенности, его не взяли под стражу до вынесения приговора. Югурта же, «даже изобличённый в столь тяжком злодеянии, перестал отрицать явное преступление только тогда, когда понял, что негодование, вызванное его поступком, сильнее его влияния и денег» [Sallustius «В. Jugurt.», 35, 8]. Когда никаких надежд замять дело не осталось, Югурта тайно отослал Бомилькара в Нумидию. Боялся он не столько за жизнь Бомилькара, сколько за то, что тот даст показания против него самого, а кроме того, если бы Бомилькара осудили за убийство и Югурта не смог бы его спасти, остальные подчинённые не стали бы уже столь ревностно исполнять его тайные приказы. Узнав о бегстве Бомилькара, римский сенат приказал Югурте покинуть Италию, объявив ему войну. Покидая ставший теперь враждебным ему Рим, нумидийский царь произнёс: «Продажный город, обречённый на скорую гибель, — если найдёт себе покупателя!» [Sallustius «В. Jugurt», 35, 10].
Эти слова Югурты, о которых упоминают и Саллюстий Крисп, и Тит Ливий, были во многом справедливы, но не во всём: Рим был весьма продажным городом, однако в нём нельзя было купить всё и всех. Рим был поражён кумовством и коррупцией: «во времена войны и мира дела вершились кучкой людей; в её же руках были казна, провинции, магистратуры, пути к славе и триумфы; народ страдал от военной службы и от бедности; военную добычу расхищали полководцы и их приближённые. В то же время родителей и маленьких детей солдат, если их соседом являлся более могущественный человек, выгоняли из их жилищ» [Sallustius «В. Jugurt», 41, 7–8]. Алчность римских магистратов уже в то время нередко побуждала их пренебрегать и справедливостью, и интересами государства ради личной выгоды. Однако, помня о своей выгоде, они не могли полностью игнорировать мнение остальных граждан, а кроме того, всегда должны были считаться и с представителями других знатных родов. Выработанная система взаимного контроля не давала ещё коррупции полностью пожрать великий город: при всех недостатках римской системы управления до момента гибели Рима оставалось ещё более пяти столетий.
Война в Африке вновь началась. Однако одержать победу над Югур-той оказалось отнюдь не так просто, как полагал Спурий Альбин. Югурта уклонялся от сражений, обещал сдаться, но всячески тянул время, сам порою переходя в наступление. Мешало римлянам одержать победу ещё и то обстоятельство, что «в ту пору государство сотрясалось от распрей, вызванных трибунами. Плебейские трибуны Публий Лукулл и Луций Анний, несмотря на противодействие своих коллег, старались продлить срок своих полномочий, и раздоры эти весь год препятствовали созыву комиций»
[268] [Sallustius «В. Jugurt.», 37, 10]. Всё это привело к тому, что Спурию Альбину пришлось вернуться в Рим, поручив командование войсками своему брату Авлу и наделив его полномочиями пропретора. Но Авл Постумий Альбин оказался никудышным полководцем. Югурта затеял с ним переговоры, намекая на возможность капитуляции, сам же тем временем «с помощью лазутчиков денно и нощно пытался разложить римское войско, подкупая центурионов и начальников турм: одних — чтобы они перешли на его сторону, других — чтобы по данному знаку они покинули свои посты. Сделав всё, что задумал, он поздней ночью внезапно окружил лагерь Авла крупными силами ну мидийцев. Римские солдаты, потревоженные неожиданным нападением, одни хватались за оружие, другие прятались, третьи ободряли перепугавшихся; смятение царило повсюду. Врагов было множество, ночное небо заволокло тучами, опасность грозила с двух сторон
[269]; что было безопаснее — бежать или оставаться на месте — не знал никто. Из тех, кого мы назвали подкупленными, одна когорта лигурийцев
[270] с двумя тур-мами фракийцев
[270] и несколькими простыми солдатами перешла на сторону царя, а центурион-примипил третьего легиона позволил врагам пройти через укрепления, которые должен был оборонять, и туда ворвалось множество нумидийцев» [Sallustius «В. Jugurt.», 38, 3–6]. Римские войска, «ударившись в позорное бегство» [Sallustius «В. Jugurt», 38, 7] и побросав оружие, еле-еле сумели отойти и укрепиться на соседнем холме.
