Как и Диоклетиан, Константин Первый редко бывал в Риме. Хотя его отец, Констанций I Хлор, был одним из императоров-тетрархов (в 293–305 гг. — цезарем, а с 305 по 306 г. — августом), а ещё раньше, в 268–270 гг., императором Рима побывал его предок, Клавдий II «Готский»
[36]. Константин Первый не был этническим римлянином — род Константина происходил из романизированных выходцев из Иллирии, а потому на Рим он смотрел не как на единственно возможную столицу государства, как это делали римские правители периода Республики и первые римские императоры, а более прагматично. Ему было выгодно ослабить влияние римской знати, втайне считавшей его выскочкой.
В борьбе за власть Константин Первый решил опереться на христианскую церковь, а Рим являлся давним оплотом язычества, причём высшие жреческие должности традиционно принадлежали римской знати. Учитывая это, а также учитывая возросшее экономическое значение восточных и прежде всего балканских провинций Империи, Константин приказал начать строительство новой столицы, избрав для этого удобно расположенный на берегу пролива Боспор город Византий, который решено было почти полностью перестроить. 11 мая 330 г. строительство было завершено, и Константин Первый, отпраздновав окончание работ, переименовал Византий в Константинополь. Рим продолжал считаться второй столицей Империи, но, естественно, с появлением новой столицы, ставшей к тому же основной резиденцией императора, значение Рима упало.
Одновременно с этим отбирались прежние льготы и привилегии у приверженцев старых языческих культов и давались новые привилегии христианам. Теперь указом императора было строжайше запрещено принуждать христиан совершать приношения языческим богам, налагать на христианских священнослужителей муниципальные обязанности. Император разрешил отпуск рабов на волю при посредстве христианской церкви и в пользу церкви, ввёл обязательный воскресный отдых для адептов христианской веры, христианские священнослужители были освобождены от общегражданской подсудности и получили множество других привилегий, христианские символы вместо языческих были нанесены на знамёна римской армии. В конце своего правления Константин Первый сам принял христианство и крестил своих сыновей. С этого времени христианство стало государственной религией Рима. Число христиан начало стремительно расти, а христианская церковь стала одной из главных опор императорской власти.
В любом государстве смена веры всегда наталкивалась на сопротивление адептов прежних культов и соответственно вызывала смуты. Так было и в Римской империи. Однако, став государственной религией, христианство насаждалось уже не только проповедями, и не столько проповедями, сколько силой. Из-за религиозной нетерпимости нередко уничтожались прекрасные памятники искусства, а также накопленные ранее научные знания. Если раньше репрессии обрушивались на христиан, то с этого времени преследованиям стали подвергать уже сторонников всех других культов. Языческие культы запретили не сразу, но исповедовать их становилось всё сложнее, а иногда и опасно. Ещё недавно все римские тайные службы усердно вылавливали христиан и расправлялись с ними. Теперь же власти с не меньшим усердием закрывали храмы ранее официально почитаемых богов и выявляли язычников, тайно пытавшихся исповедовать прежнюю веру. Усердие многих чиновников при этом подогревалось тем, что языческие храмы столетиями традиционно являлись для верующих местами самого надёжного хранения денег, и теперь закрытие и конфискация имущества этих храмов позволяли пополнить не только всегда нуждавшийся в деньгах бюджет Империи, но и бездонные карманы самих чиновников. При всех положительных моментах, которые несло принятие христианства, насильственное насаждение новой веры и борьба христиан и язычников, сопровождаемая дикими эксцессами и религиозной нетерпимостью, отрицательно сказывались на стабильности положения Империи.
У Константина Первого было четыре сына и много близких родственников. Это, казалось бы, давало все основания надеяться на то, что его династия надолго утвердилась у власти. Однако и эту династию погубило то же, что губило и предыдущие, — грызня за власть между родственниками. В 326 г. Константин Первый казнил своего старшего сына, Криспа, а затем казнил свою вторую жену Фаусту — ему везде чудились измена и заговоры. В 337 г., после смерти Константина Первого, опасаясь конкурентов, кровавую бойню своих родственников устроили три его сына — Констанс, Константин Второй и Констанций Второй. Разделавшись почти со всеми родственниками, братья разделили Империю на три части. Соответственно были разделены и все спецслужбы Империи. Но Константину Второму показалось мало выделенной ему в управление части — Испании, Британии и Галлии. Через три года он со своей армией перешёл Альпы и вторгся в Италию, напав на своего брата, Констанса, однако попал в засаду и был убит, а его владения достались Констансу. Оставшиеся два брата правили довольно дружно, но в 350 г. Констанс погиб в результате заговора, а Констанцию пришлось вести войну с Магненцием, узурпировавшим власть во владениях Констанса. В 353 г. Констанций Второй вновь объединил Империю. В 351 г. он сделал своим младшим соправителем (цезарем) своего двоюродного брата Констанция Галла, поручив тому управление Сирией и рядом других восточных провинций, но уже через три года стал подозревать его, вызвал к себе и казнил. Тогда же он заключил в тюрьму другого своего двоюродного брата, Юлиана.
Очень интересно обратить внимание на то, какие изменения произошли к этому времени в римской практике ведения следствия. В период Республики любые обвинения в адрес более или менее влиятельного человека необходимо было доказывать в суде, причём ни при каких обстоятельствах знатного человека нельзя было подвергать пыткам. Конечно, в период гражданских войн и в период правления триумвиров политических противников могли казнить и без особого разбирательства, но пытки к знатным римлянам по-прежнему не применялись, а казни очень часто заменялись ссылкой. В период Ранней империи императоры могли казнить кого угодно, но обычно наказание знатных римлян проводилось лишь после суда и разбирательства с участием не только обвинителей, но и защитников. Пытки рабов и пытки лиц, не имевших римского гражданства, считались вполне допустимыми и во времена Республики, и во времена Империи. Но к пыткам прибегали не всегда. К тому же в делах, где показания рабов могли угрожать безопасности их господина, пытать рабов воспрещалось. Запрет на пытки рабов в делах, где речь шла о жизни их господина, сохранился в Риме и с установлением имперского строя, но уже первый из римских императоров, Октавиан Август, нашёл способ, как, если этого требовали обстоятельства, формально не нарушая эту традицию, всё же подвергать пыткам домашних рабов опальных вельмож: рабов в этом случае перед допросом в принудительном порядке выкупали у их хозяев. Если же рабов допрашивали с применением пыток по более мелким делам, не связанным с государственной изменой, то сенат постановил выплачивать компенсации владельцам рабов, если владелец раба окажется непричастным к преступлению, а его раб будет покалечен в ходе пыток при допросе. Постепенно имперский режим становился более жёстким. Уже в период правления династии Юлиев — Клавдиев не раз случалось, что и знатные римляне попадали к палачам. Так было, например, в последние годы правления императора Тиберия. Но это всё же было скорее исключение из общей практики, чем обычная практика. Более того, известны случаи, когда даже лиц, уличаемых свидетелем в подготовке заговора, не подвергали при допросе пыткам. Например, Корнелий Тацит в книге XV своих «Анналов» упоминает о случае, когда некая вольноотпущенница Эпихарида пыталась склонить к убийству императора Нерона одного из навархов Мизенского флота
[37], Волузия Прокула. Прокул же счёл за лучшее донести о полученном предложении. Эпихарида была тут же задержана и в отношении неё было начато следствие. Но, как пишет Тацит, «имён заговорщиков Эпихарида, однако, не назвала. Благодаря этому донос Прокула ни к чему не привёл, хотя обо всём услышанном он известил Нерона. Эпихарида была вызвана на допрос, и ей была устроена очная ставка с доносчиком, но так как его показания не могли быть подтверждены свидетелями, ей было нетрудно отвергнуть их. И всё же её удержали под стражею, так как Нерон остался при подозрении, что, хотя донос не доказан, он, возможно, соответствует истине» [Tacit «Annales», XV, 51]. Вдумайтесь! Императору докладывают о том, что против него готовится заговор и одна заговорщица схвачена, хотя и не сознаётся в содеянном, но император, не получив веских доказательств вины, не пожелал подвергнуть пыткам
[38] даже не знатную даму, а всего лишь вольноотпущенницу(!).
