Фабий в первую стражу
[110]подал знак бывшим в крепости
[111] и охранявшим гавань, а сам, обогнув гавань, незаметно устроил засаду с восточной стороны города. Затем трубы зазвучали одновременно и с крепости, и от гавани, и с кораблей, приплывших со стороны открытого моря. Крик и тревога поднялись, как и было задумано, там, где никакой опасности не было. Своим солдатам консул велел стоять молча. Тарентинцами с этой стороны командовал Демократ, тот, кто прежде был начальником флота. Видя, что вокруг всё спокойно, а в городе такой шум и такие крики, словно враги уже там, он, испугавшись, как бы, покуда он медлит, консул не пошёл на приступ, сам повёл свой отряд к крепости, откуда доносился ужасающий шум. Фабий, рассчитав по времени и догадываясь по молчанию (оттуда, где недавно кричали и призывали к оружию, не слышно было ни звука), что охрана выведена, приказал приставить лестницы к стенам там, где, по сообщению солдата, стояла когорта бруттийцев, которых он склонил к измене. Как только захватили стену — бруттийцы помогали солдатам, — стали перелезать в город; затем взломали соседние ворота и в них вошёл большой отряд римлян» [Т. Liv., XXVII, 15, 9-18].
Судьба города была решена. Римский отряд прошёл к центру города, к самому форуму, не встретив ни одного вооружённого. Лишь когда римляне уже захватили и восточную стену, и центр города, горожане опомнились и попытались их выбить: «все, кто сражался около крепости и гавани, сбежавшись, набросились на них» (Т. Liv., XXVII, 15, 19]. Однако это была всего лишь агония. «Сражение у входа на форум было скорее горячим, чем упорным: ни храбростью, ни вооружением, ни воинским искусством, ни силой и бодростью не равны были римлянам тарентинцы. Только бросили они свои дротики — до рукопашной ещё и не дошло, — как разошлись знакомыми улицами по домам — своим и своих друзей» [Т. Liv., XXVII, 16, 1–2].
Если верить словам Тита Ливия, боевые качества тарентинцев были весьма невысоки, но он вынужден был признать, что «двое из их командиров, Никон и Демократ, пали, мужественно сражаясь», а «Филемена, когда-то подавшего совет предаться Ганнибалу, вынес из боя конь», но вскоре Филемен, видя, что город взят, бросился в открытый колодец [Т. Liv., XXVII, 16, 3–4]. Так что тарентинцы отнюдь не были трусами.
Трудно сказать, как бы сложилась судьба Тарента, если бы римлянам не удалось завербовать там себе агента. Горожане прекратили сопротивление, лишь поняв безнадёжность своего положения. Не будь предательства, на стенах города они дрались бы отчаянно, а на помощь Таренту уже спешил Ганнибал, который в то время, когда войска Квинта Фабия ворвались в Тарент, полностью разгромил другую армию римлян под Кавлонией, ещё одним южноиталийским городом, который те тогда осаждали. Тарент вполне мог выстоять. Но один вражеский агент смог сделать то, что, возможно, не под силу было тысячам солдат.
Римляне захватили огромную добычу: «взято было, как рассказывают, тридцать тысяч рабов, множество серебряных изделий и монет, восемьдесят три тысячи фунтов золота; статуи и картины, почти равные тем, что украшали Сиракузы» [Т. Liv., XXVII, 16, 7], и всё это благодаря удачно проведённой агентурной операции.
Взятие Тарента резко изменило соотношение сил в Южной Италии в пользу Рима.
5. Как римляне, завербовав нужных им людей, расправились с полководцем лузитан Вириатом, которого до этого никак не могли одолеть силой
Выбив карфагенян из Испании и захватив в результате второй Пунической войны иберийские владения Карфагена, римляне очень скоро приступили и к завоеванию сохранявших ещё свою независимость племён Иберийского полуострова. Одним из народов, оказавших римлянам наиболее ожесточённое сопротивление, были лузитане, населявшие тогда территорию современной Португалии и Западной Испании. Поначалу лузитане постоянно терпели поражения и отступали, но в 147 г. до н. э. верховным вождём всех лузитан стал Вириат, и положение изменилось. В том же году Вириат заманил в засаду и уничтожил армию римского претора Гая Ветилия. Оставшийся в живых квестор Ветилия, собрав 6 тысяч уцелевших римских солдат и потребовав ополчения от союзных Риму племён, попробовал взять реванш, бросив против Вириата эту новую армию, однако Вириат «истребил их всех до одного, так что не осталось в живых даже тех, кто мог бы явиться вестником этого поражения» [Appian «В. Hiber.», 63].
Для усмирения непокорных римский сенат послал против Вириата претора Гая Плавция, выделив тому 10 тысяч человек пехоты и 1300 всадников, но Вириат разбил Плавция в двух сражениях и заставил отступить. Узнав об этом, римляне в 145 г. до н. э. послали в Иберию консула Фабия Максима Эмилиана, сына консула Эмилия Павла, покорившего Македонию и взявшего в плен македонского царя Персея. С Эмилианом на Пиренеях высадились уже 15 тысяч римских легионеров и 2 тысячи всадников. Эмилиану удалось потеснить лузитан и взять две крепости Вириата, но Вириат уклонялся от генерального сражения и вместо этого подбивал к отпадению от Рима союзные римлянам племена.
Война затягивалась.
На следующий год римские войска после Эмилиана возглавил Квинт Помпей, но не смог одержать ни единой победы, а Вириат изрядно потрепал войска его легата, Квинкция, и даже отнял несколько римских знамён, после чего римляне бесславно отошли на зимние квартиры.
Преемником Квинта Помпея на посту главнокомандующего стал сводный брат Эмилиана, Фабий Максим Сервилиан, под начало которого была выделена уже армия в 18 тысяч пехотинцев и 1600 всадников. Вдобавок к этому, после его прибытия на Пиринеи в помощь Сервилиану прибыло 10 слонов и 300 всадников от союзного римлянам нумидийского царя Ми-ципсы. Сервилиану удалось поначалу потеснить Вириата, но затем Вириат перешёл в контрнаступление и, уничтожив 3 тысячи римлян, заставил остальных отступить. Перегруппировав свои силы и получив новые подкрепления, Сервилиан опять вторгся в земли лузитан. Ему удалось захватить и разграбить несколько городов, однако под крепостью Эрисана Вириат нанёс Сервилиану сокрушительное поражение. Выбрав момент, когда большая часть римских солдат была занята возведением осадных сооружений, Вириат ночью «сумел прорваться в город и на рассвете напал на работающих. Они бежали, побросав даже заступы. Остальное войско, которое было выведено против него Сервилианом, Вириат точно так же обратил в бегство, преследовал и загнал на крутизны, откуда римлянам не было никакой возможности бежать. Не зазнавшись от такого успеха, но считая, что будет хорошо, если он положит конец войне при таких счастливых для него условиях, он заключил договор с римлянами, — и потом римский народ подтвердил условия этого договора, — а именно, что Вириат является другом римского народа, а все бывшие с ним владеют землёй, которая в данный момент у них в руках» [Appian «В. Hiber.», 69].
Война была чрезвычайно тяжёлой не только для лузитан, но и для римлян, и лишь это заставило римский сенат утвердить заключение мира. Но мир продлился недолго — в Риме было слишком много тех, кого мир без победы и триумфа никак не устраивал. «Брат Сервилиана, заключившего такой договор, Цепион, явившись преемником его власти над войском, стал клеветать на этот договор и внушал, что он совершенно недостоин римского народа. И вот сенат сначала разрешил ему тайно наносить ущерб Вириату, в чём он найдёт нужным. Но так как Цепион всё время надоедал и писал настойчивые письма, сенат решил расторгнуть договор и опять открыто вести войну с Вириатом» [Appian «В. Hiber.», 70].
