– Любимый мой, но ты ни в чем не виноват, – прошептала Изабелла, сжав руку мужа.
– Боюсь, вам придется провести в тюрьме еще немало времени, – заметил я, пристально глядя на Болейна. – В королевском суде не обойтись без взяток, и, прежде чем протектор рассмотрит просьбу о помиловании, может пройти долгий срок. Увы, мы не можем быть уверены в том, что решение окажется благоприятным. Но у нас имеются веские основания на это надеяться.
«Надо будет попросить Пэрри написать Уильяму Сесилу», – подумал я.
Джон потупился, но Изабелла тут же попыталась его приободрить:
– Я буду приходить к тебе, приносить еду… ведь я смогу навещать его, мастер Шардлейк? А о хозяйстве позаботится Дэниел.
– Да, – кивнул я, – полагаю, отныне с вами будут обращаться менее сурово.
– Если я просижу здесь долго, тебе понадобятся деньги, – обратился к жене Болейн. – У меня ничего более не осталось. – Он устремил угрюмый взгляд в пространство. – Думаю, настало время продать Полдня. Ты говорила, Чаури сумел с ним поладить?
– Более или менее. Конечно, Полдень не питает к нему особого расположения, однако соглашается подпускать к себе. Но как ты будешь обходиться без своей любимой лошади, когда вернешься?
– Я никогда не вернусь в Бриквелл, – покачал головой Болейн. – Даже если меня помилуют, это кошмарное обвинение легло на мою репутацию несмываемым пятном. И я вовсе не уверен, что хочу жить в Норфолке. А ты, моя радость?
– Нет. После того, что мы пережили, мне тяжело будет здесь оставаться.
– Мы могли бы поселиться в Лондоне.
– Но ты говорил, что содержание лондонского дома требует слишком больших вложений, – напомнила Изабелла.
– Мы можем его продать, так же как Бриквелл и прочие мои поместья, расплатиться с долгами и купить в Лондоне другой дом, поменьше. Или перебраться в любой другой город, туда, куда ты пожелаешь. Будем жить тихо и мирно, как скромные дворяне.
– И снова пойдем к венцу – там, где никто о нас ничего не знает, – со вздохом добавила Изабелла. – Да, это было бы неплохо.
– Насколько мне известно, я лишен права продавать и покупать земли до тех пор, пока не получу помилования? – повернувшись ко мне, осведомился Болейн.
– Да, в настоящий момент вы не можете совершать какие-либо сделки. По закону вы не имеете права даже продать свою лошадь.
– Сбагри Полдня побыстрее, не поднимая шума. За ценой не гонись, – накрыв рукой руку Изабеллы, посоветовал Болейн. – И когда жеребец будет продан, зайди в конюшню, подойди к задней стене и отсчитай двенадцать кирпичей справа и четыре снизу. Достань кирпич, и найдешь за ним двенадцать соверенов. Об этом тайнике не знает ни одна живая душа, кроме нас с тобой и мастера Шардлейка. – Помолчав, он вздохнул и произнес: – Конечно, мне будет не хватать Полдня. Я купил его, когда он был еще жеребенком, мастер Шардлейк. Уже тогда норов у него был своевольный, но я сумел показать ему, кто из нас двоих главный. А теперь мне придется расстаться с ним.
– Ты так добр ко мне, – прошептала Изабелла, коснувшись щеки мужа.
– Я не принес тебе ничего, кроме горестей, – вздохнул Болейн.
– Что ж, надеюсь, отныне судьба будет вам благоволить, – произнес я, вставая. – Завтра утром я получу приказ об отсрочке казни и после этого непременно навещу вас.
– Вы намерены вскоре вернуться в Лондон, мастер Шардлейк? – с печалью в голосе спросила Изабелла.
– Да, но я буду поддерживать с вами постоянную связь посредством писем. А теперь, с вашего позволения, мне пора идти. Надо написать леди Елизавете и завтра утром отправить ей письмо вместе с официальным постановлением суда. Жаль, что мы проиграли дело, но обстоятельства складывались так, что иной исход вряд ли был возможен, – сказал я и добавил, пристально глядя на Болейна: – Будь у вас более убедительное алиби, судебное разбирательство могло принять совсем иной оборот.
Изабелла, слегка нахмурившись, переводила взгляд с меня на мужа.
– Что уж теперь говорить попусту, – пожал плечами Джон; однако в голосе его я уловил нотки досады.
Я направился в «Девичью голову». День был в самом разгаре, солнце припекало вовсю. В Норидже у меня вошло в привычку ходить пешком; передвигаться верхом по узким многолюдным улицам города было бы затруднительно, к тому же ходьба была менее утомительна для моей спины. Тем не менее, когда я добрался до площади Тумлэнд, мускулы меж моих лопаток мучительно ныли. Мысли об увольнении Барака не давали мне покоя; я не мог не сокрушаться о том, что снова подставил своего друга под удар.
Войдя в комнату, я незамедлительно сел за письма леди Елизавете и Томасу Пэрри. Изорвав несколько черновиков, я в конце концов ограничился краткими, почти дословно повторяющими друг друга сообщениями о том, что Болейн, несмотря на все наши усилия, был признан виновным, но просьба о помиловании принята и казнь отложена. В письме, адресованном Пэрри, я позволил себе добавить, что весьма сожалею о подобном вердикте, а также о том, что дело возбудило всеобщее внимание; однако, учитывая данные мне распоряжения, у меня не было иного выхода, кроме как подать просьбу о помиловании. В конце я посоветовал ему связаться с Сесилом. Посыпав письма песком, дабы чернила высохли быстрее, я спустился вниз и сообщил, что хочу отправить срочной почтой важные депеши в Хатфилд. Можно было не сомневаться: леди Елизавета, узнав о вердикте, будет очень огорчена, а Пэрри, пожалуй, придет в ярость. Просьба о помиловании означала, что дело будет передано в Королевский суд и неизбежно получит еще более широкую огласку. Я был уверен: и леди Елизавета, и Пэрри не преминут выразить мне свое неудовольствие.
Последние дни страшно меня вымотали, и я чувствовал себя таким усталым, что, растянувшись на кровати, проспал не менее двух часов – до тех пор, пока вошедший в комнату слуга не сообщил, что мастер Николас вернулся вместе с двумя джентльменами, которые нам помогают. Время для ужина еще не настало, и я велел слуге пригласить всю компанию ко мне.
Николас выглядел посвежевшим, его бледная кожа покрылась легким загаром. Он поведал мне, что после обеда они с Бараком отправились прогуляться на Маусхолдский холм.
– Ох, и славное местечко! – сказал он. – Мы там вдоволь надышались свежим воздухом.
Я догадался, что Овертон потащил на прогулку Барака, дабы помешать последнему накачаться пивом.
– Жаль только, трава там жесткая и полно всяких мерзких колючек, – с усмешкой добавил Джек.
Вид у него был жизнерадостный, однако злобные огоньки в глубине глаз, так беспокоившие меня, не погасли. Тоби, напротив, выглядел усталым и грустным. Я сообщил ему, что уже подал просьбу о помиловании.
– Мастер Шардлейк, после ужина, если вы не возражаете, я хотел бы вернуться на ферму к родителям, – произнес он в ответ. – Мне очень жаль, что дело проиграно, но теперь, когда прошению дан ход, я вряд ли смогу быть вам полезен. Если вам или мастеру Копулдейку понадобятся мои услуги, вы всегда можете мне написать.
