– Тот, кто убил Эдит, скорее всего, убил и Снокстоуба, – предположил Барак.
Локвуд повернулся ко мне:
– А мастер Копулдейк даст согласие на продолжение расследования?
– Даст он согласие или нет, я гарантирую, что заплачу вам за услуги.
Тоби, теребя свою густую черную бороду, устремил на меня взгляд, в котором светилось нечто вроде восхищения:
– Признаюсь, сэр, прежде мне не доводилось встречать такого упорного законника, как вы. Разумеется, я постараюсь выполнить вашу просьбу. Правда, сейчас, когда матушка больна, а хозяйство требует постоянных забот, свободного времени у меня остается немного. Но поверьте, я сделаю все, что в моих силах.
– Благодарю вас. – Я поднялся и пожал Локвуду руку. – Непременно пришлю вам документ, в котором будут перечислены условия нашего сотрудничества. А вы в любое время можете написать мне в Линкольнс-Инн.
Повисло молчание, которое нарушил Николас:
– Меня все-таки очень занимает, где Эдит провела последние девять лет?
– Одно могу сказать с уверенностью: не в Норидже, – ответил Тоби. – Здесь о ней не было ни слуху ни духу. Разве что все эти девять лет она безвылазно просидела в погребе.
Представив это, я невольно поежился.
– Но если ее не было в Норидже, то где Эдит жила все эти годы? – вопросил Барак. – И в каком качестве – пленницы или гостьи?
– И по какой причине она ушла оттуда и направилась в…
Я успел лягнуть Николаса под столом прежде, чем он произнес «Хатфилд». То была тайна, которую мы свято хранили и должны были блюсти впредь; выйди эта тайна наружу, можно было не сомневаться – сочинители памфлетов раздуют из нее самую невероятную историю.
– Пожалуй, пора садиться ужинать, – поспешно произнес я, пытаясь замять неловкость. – Ведь Тоби еще предстоит ехать на свою ферму.
Мы спустились по широкой лестнице. Я решил за ужином уговорить Барака вернуться в Лондон вместе с нами. В любом случае завтра надо будет сообщить хозяину постоялого двора, что в субботу мы намерены тронуться в обратный путь. Можно не сомневаться: избавившись от столь беспокойных постояльцев, он вздохнет с облегчением. Я взглянул на троих своих товарищей и с грустью подумал о том, что, возможно, мы в последний раз собираемся вместе. Войдя в обеденный зал, я услышал, как два купца горячо обсуждают крестьянский бунт, вспыхнувший в местечке под названием Эттлборо; из разговора явствовало, что тамошние фермеры ломают изгороди, ограждавшие пастбища местного землевладельца.
На следующее утро, двадцать первого июня, мы с Николасом вновь отправились в замок, забрать приказ об отсрочке смертной казни. Накануне вечером Барак, хотя и без особой охоты, дал-таки согласие вернуться вместе с нами в Лондон и сообщить Тамазин о том, что он потерял свою прибыльную должность. Сегодня была пятница; все уголовные дела уже были рассмотрены, однако суд продолжал заниматься слушанием гражданских дел. Завтра судьям предстояло перебраться в Саффолк. Оба мы пребывали отнюдь в не лучшем настроении, поэтому шагали по улицам молча. День снова выдался жаркий, так что мы позволили себе скинуть мантии законников; производить впечатление на окружающих более не требовалось. Николас, по обыкновению, не расставался с мечом, который висел у него на поясе.
– По крайней мере через несколько дней ты увидишься со своей ненаглядной Беатрис, – усмехнулся я.
Мне было известно, что с сегодняшней почтой мой помощник отправил Беатрис письмо, в котором сообщал о своем скором возвращении.
– Да, и с тем молодым прохиндеем, который вздумал волочиться за ней в мое отсутствие.
– Я уже говорил – скорее всего, никакого ухажера не существует в природе. Она просто морочит тебе голову, пытаясь возбудить ревность. Испытанный прием женского кокетства.
– Беатрис на такое не способна, – отрезал Николас, однако голос его звучал далеко не так уверенно, как прежде.
– Вчера ты был совершенно прав, напомнив, что Чаури тоже входит в число подозреваемых, – перевел я разговор в другое русло. – А то, что ты согласился включить в список подозреваемых Изабеллу, особенно служит тебе к чести.
– Это еще почему? – недоуменно уставился на меня Николас.
– Потому что слепому видно: ты к ней неравнодушен, – улыбнулся я. – Но здравый смысл, присущий тебе как законнику, все же возобладал над чувствами. Не сомневаюсь, из тебя выйдет превосходный адвокат.
Овертон, довольный похвалой, расплылся в улыбке.
– Я распорядился, чтобы завтра нам подали лошадей к девяти часам, – сообщил я. – Думаю, сегодня мы сможем навестить Джозефину и Эдварда.
– Что ж, давайте заглянем к ним. Надеюсь только, на этот раз Эдвард не будет рассуждать о том, как несправедливо устроен этот мир. Как и Тоби, он бывает невыносим, когда пускается в обличения и начинает сотрясать воздух.
На память мне вновь пришел вечер в трактире «Голубой кабан», когда я невольно подслушал разговор между Эдвардом, Майклом Воувеллом и неким Майлсом. Возможно, в отличие от Тоби, Эдвард Браун не ограничивается одним лишь сотрясанием воздуха, пронеслось у меня в голове.
По Аппер-Гоут-лейн мы подошли к рыночной площади. Когда мы проходили мимо ратуши, до нас долетел взволнованный гул голосов. Толпа в нетерпении ожидала потехи – смертной казни. По настоянию судьи Катчета, всем осужденным предстояла долгая и мучительная смерть на виселице.
Перед входом в ратушу собралось человек сто. Широкий деревянный помост, который начали сооружать еще несколько дней назад, теперь был полностью готов; на него вело несколько ступенек. Четыре петли из толстой веревки свисали с перекладины, ожидая приговоренных. Палач, здоровенный детина в белой рубахе, с длинными седыми волосами и мясистым квадратным лицом, поочередно потянул за каждую петлю, проверяя их крепость. Вокруг эшафота стояло с десяток солдат, вооруженных алебардами; они не давали зевакам подходить к месту казни слишком близко. Помощник палача, юнец лет двадцати, нажал на рычаг, и доски помоста, находившиеся под петлями, с треском провалились. Еще одно движение рычага, и они вернулись на свое место. Палач, наблюдавший за действиями своего подручного, удовлетворенно кивнул.
В дальнем конце рыночной площади появились три повозки с высокими бортами. Их сопровождал отряд стражников из замка. Один из них шел впереди и оглушительно бил в барабан.
В Лондоне мне множество раз приходилось видеть подобные процессии, направлявшиеся в Тайберн.
– Посмотрите, – толкнул меня в бок Николас.
Толпа по большей части состояла из бедно одетых простолюдинов обоих полов, предвкушающих бесплатное развлечение; я заметил и нескольких плачущих родственников, которых утешали друзья. Впрочем, два человека, несмотря на близкое родство с одним из осужденных, и не думали проливать слезы; то были Джеральд и Барнабас Болейны. Братья стояли в окружении своих приятелей, молодых людей, одетых с вызывающей пышностью; был среди них и Джон Аткинсон. Все они оживленно болтали и смеялись. Толпа словно бы обтекала эту компанию, оставляя вокруг нее свободное пространство.
