– А что будет со мной? – уныло спросил Николас. – Неужели меня вернут в переполненную камеру в подвале? Или отправят в другую тюрьму, в ратуше? Я слышал, там еще хуже, чем здесь.
Осознав, что в течение двух недель бедный Овертон томился здесь, изнывая от неопределенности, я ощутил укол совести.
– Не беспокойся, Николас, твоему заключению пришел конец. Сегодня ты отправишься с нами в лагерь, а завтра предстанешь перед судом. Правда на твоей стороне, ты знаешь законы, и я уверен: мы сумеем доказать, что ты невиновен.
– Если на этих судах действительно пекутся о справедливости, то меня отпустят на свободу, – заявил Николас, не сводя глаз с Воувелла.
– Иногда мне кажется, что Тоби Локвуд повредился в уме, – к моему великому удивлению, пробурчал Майкл. – Дай ему волю, он извел бы всех джентльменов под корень. Когда человек одержим ненавистью, он становится опасен.
– Незадолго до восстания Локвуд потерял обоих родителей, – напомнил я. – И ферму, где его семья хозяйничала много лет подряд.
– Конечно, это ожесточит любого, – кивнул Воувелл и перевел взгляд на Николаса. – Вы должны принести клятву, что не попытаетесь убежать до суда.
– Клянусь, – произнес Николас, глядя мне прямо в глаза.
– А что станет с другими арестованными дворянами? – осведомился Болейн. – Их тоже будут судить под этим вашим Дубом реформации?
– Мы еще решим, как с ними поступить, – с неожиданным высокомерием отрезал Воувелл. – Вам ни к чему задавать подобные вопросы. Вы и ваша жена останетесь здесь, в замке, где вам ничто не угрожает.
– Я давно уже не имел дерзости задавать вопросы и не дерзну делать этого впредь, – с дрожью в голосе процедил Болейн; злобные искры, вспыхнувшие в его глазах, заставили меня вспомнить, что человек этот обладает весьма вспыльчивым нравом.
– Мы наблюдали из окна, как отступала армия Нортгемптона, – сообщил Николас, решивший сменить тему. – Пустошь Святого Мартина, где разразилась битва, отсюда не разглядеть. Но мы видели, как солдаты уносили ноги: они толпой промчались мимо замка и устремились к воротам. – Он слегка нахмурился. – Вот уж не думал, что стану свидетелем подобного позора. Королевское войско, хорошо обученное и вооруженное, пустилось наутек! Солдаты, вместо того чтобы сражаться до последнего, толкались в воротах, как бараны. Многие состоятельные горожане тоже хотели выбраться из города, а некоторые разделись до белья, опасаясь, что богатая одежда их выдаст. Но солдаты оттеснили их всех прочь: и стариков, и женщин, и детей. – Николас сокрушенно покачал головой. – Если бы я не видел все это своими глазами, то не поверил бы!
– Мне кажется, я заметил среди отступавших своих сыновей, – сообщил Болейн. – Но утверждать с уверенностью не могу. Но уж конечно, эта парочка свирепых бестий не упустила возможности пролить чужую кровь. – Повернувшись к Николасу, он заключил его в объятия. – Спасибо тебе, дружище, за то, что скрасил мое одиночество.
– Надеюсь, ответ на просьбу о помиловании придет в ближайшее время и вас выпустят на свободу, – сказал Николас.
– Молюсь об этом каждый день, – кивнул Джон. – Мэтью, вам удалось узнать что-нибудь новое об убийстве Эдит? – обратился он ко мне.
– Сейчас не лучшее время для расследований. Но я уверен, рано или поздно мы сумеем докопаться до правды.
На прощание Болейн обнял меня, а Воувелла не удостоил даже кивка. Прежде чем мы ушли, он сел на кровать и погрузился в задумчивость.
На обратном пути я поведал Николасу наши новости, первым делом рассказав о том, что Гектор Джонсон убит.
– Жаль старика, – вздохнул Овертон. – Он был добрым человеком.
– И храбрым солдатом. Он пал в бою как настоящий герой. – Я сообщил, что Барак, Скамблер и Нетти живы, хотя Нетти ранен в руку и рана доставляет пареньку немало страданий. – Сегодня я отвел его к доктору Белайсу, однако тот отказался помочь, поскольку считает всех повстанцев своими врагами. Но если Нетти не станет лучше, делать нечего, придется обратиться к Белайсу вновь. Попытаюсь воззвать к его чувству долга.
– Не думаю, что это возымеет действие, – вскинул бровь Воувелл.
Я лишь молча вздохнул, ибо слишком устал, чтобы вступать в спор.
– Поверить не могу, что королевская армия так позорно улепетывала, – качая головой, повторил Николас.
– Вам трудно поверить, что королевское войско обратила в бегство толпа простолюдинов? – нахмурившись, уточнил Воувелл.
– Да! – честно признался Николас. – Спору нет, повстанцев намного больше, но они едва научились владеть оружием, а армия Нортгемптона состоит из опытных солдат. Хотел бы я знать, неужели в Шотландии они вели себя так же трусливо?
– Скажите, а какая участь ожидает пленников? – обратился я к Воувеллу. – Болейн прав, и их действительно будут судить под Дубом реформации?
– Капитан Кетт и его советники еще не приняли решения. Думаю, пока пленникам лучше оставаться в тюрьме: после битвы наши люди еще сильнее ожесточились против джентльменов и наверняка потребуют их казнить. – Майкл пристально посмотрел на меня. – Знаю, мастер Шардлейк, вы считаете меня приверженцем крайних мер. Но я не хочу лишних смертей. Капитан Кетт был очень расстроен, узнав о расправе над тем злополучным итальянцем. – Он поднял глаза к небу, с которого упали первые дождевые капли. – Идемте быстрее, иначе промокнем до нитки.
«Если повстанцы ожесточились против джентльменов, то вряд ли завтра они пожелают оправдать Николаса», – с тревогой подумал я.
Глава 67
В тот вечер в лагере по-прежнему царило приподнятое настроение, вызванное победой над армией Нортгемптона. Как только дождь прекратился, вокруг костров собралось множество шумных компаний. Люди пили пиво, смеялись и пели. Особенно полюбилась им одна песенка, доносившаяся из разных концов лагеря. Она представляла собой положенную на незамысловатый мотив издевательскую записку, которую повстанцы оставили богатому помещику:
Мастер Пратт, ваши овцы на редкость жирны,
И мы их с удовольствием съели;
Но вам надо платить за булавки жены,
О, ведь надо ж платить в самом деле.
И мы в ваше войдем положение,
Окажем мы вам уважение.
Мы оставим их шкуры под елью,
Нам скажите спасибо скорее…
Правда, около некоторых хижин стояла скорбная тишина; я догадывался, что их обитатели потеряли близких друзей или родственников. Откровенно говоря, всеобщее ликование казалось мне несколько нарочитым; не случайно среди веселящихся повстанцев то и дело вспыхивали ссоры и драки. Несмотря на все свое мужество, люди, впервые побывавшие в битве, пережили потрясение, от которого еще не успели оправиться.
