Обвиняли Джованни Сфорца, мужа Лукреции. Но у него было алиби: незадолго до этих драматических событий он спешно выехал из Рима и в рекордные сроки покрыл расстояние до родного Пезаро, где и сидел под кроватью тихо, как на редкость робкая мышка под ненадежной метлой. А все потому, что из подслушанного диалога своей жены Лукреции и ее брата Чезаре понял, что скоро его будут немножко убивать, так как в качестве зятя он больше ценности для папы римского не представляет. Странно вообразить, что Джованни высунул голову из-под кровати и вдруг начал, как взрослый, посылать в Рим наемных убийц, да не к кому-нибудь, а именно к могущественному и обласканному папой Хуану. Почему, кстати, не к Чезаре: это же он принес сестре весть о том, что она, возможно, скоро овдовеет. Да и что за убийцу такого важного и гламурного он сумел нанять, чтобы на белой лошади, с золотыми шпорами и бесконечными реверансами подельников? В общем, как-то нелогично выходит. Можно было бы, конечно, от этой нелогичности абстрагироваться усилием воли и назначить неугодного родственника виноватым, тем самым прихлопнув сразу двух зайцев: и дело закрыть, и Лукрецию от ненужных брачных уз избавить совершенно законно. Но так делать не стали, потому что папу интересовали поиски истинного виновника смерти Хуана, а вовсе не показатели раскрываемости в следственном комитете при Святом престоле.
Проверили и Гвидобальдо, герцога Урбинского. Тому вообще не позавидуешь: мало того что всю работу в ходе взятия крепостей Орсини проделал за охреневшего мажора, мало того что семейка Борджиа его из плена выкупать не захотела, так теперь на него еще и убийство этого же мажора повесить пытаются. Никаких доказательств против герцога Урбинского, разумеется, не нашли.
Орсини еще могли. Эти не из-за личных качеств покойного – они его скорее презирали, памятуя о его роли в захвате их замков. Но как средство нагадить лично папе убийство его любимого сына вполне годилось. Улик опять же не нашли, хотя тут надо помнить, что Орсини располагали широкими возможностями как убрать ненужного человека, так и замести следы. Вот в то, что Хуана убрал Бартоломео д’Альвиано (тоже подозреваемый), поверить трудно. После того, как Бартоломео жестко обстебал папского гонфалоньера с тем ослом у стен Браччано, вряд ли он переобулся и резко стал мечтать о кровожадной мести. Он Хуану еще тогда отомстил – морально над ним возвысившись.
Называли среди подозреваемых и имя Гоффредо, младшего сына папы Александра. Конечно, теоретически мотив был и у него: супруга Гоффредо, Санча Арагонская, отличалась свободой нрава, удивительной даже для тех времен. В число ее любовников, протиснувшись сквозь плотный слой конкурентов, затесался также Хуан Борджиа. Но если бы Гоффредо действительно вознамерился убивать любовников жены, ему следовало бы приобрести пулемет. Построить всех любовников в шеренгу (если бы они, конечно, согласились построиться) – и одной очередью всех сразу… А по одному отлавливать и мочить – не вариант: дело хлопотное, всей жизни может не хватить. Тем более на место каждого убранного соперника придут двое-трое других: это же как Лернейская гидра или еще какой Змей Горыныч.
И совсем уж странно, что начать Гоффредо решил именно с Хуана – любимчика папы, за которого папа, случись что, башку оторвет вместе с тюбетейкой беретом. У самого-то Гоффредо положение в семье было не такое прочное: папу терзали смутные сомнения, что отец младшенького Борджиа – именно он, а не очередной муж Ванноццы. Будучи в плане любовной верности неконфликтным человеком, Родриго в свое время поверил клятвам Ванноццы и взял Гоффредо под крыло, но, видимо, осадочек остался. В выборе между Хуаном и Гоффредо папа бы не затруднился ни на минуту. Так что непонятно, какого черта Гоффредо так рисковать именно из-за этого конкретного любовника Санчи, когда другие, менее защищенные, тут стадами бродят. Тем более кишка у него была тонка, чтобы в такие серьезные криминально-политические игры играть.
Значит, надо искать того, у кого для этих игр кишка была не тонка.
Честно признаем, в этом деле вывести на чистую воду подлых убийц чрезвычайно затруднительно. Они, гады, никак туда не выводятся. Даже если мы устроим спиритический сеанс с целью разоблачения особо подозрительных персон, наверняка с того света услышим издевательский вопрос из фильма «Красная жара»: «Какие ваши доказательства?» И загрустим, потому что доказательств у нас действительно негусто. Очень небрежно отнеслись следователи к сбору улик и к организации их хранения: ни тебе отпечатков пальцев, ни ДНК-анализа, ни протокола опознания единственным свидетелем основных подозреваемых (это, конечно, потому что лодочник пожить еще немножко хотел), ни заключения судмедэксперта. Как нашему клубу юных любителей сыска работать в таких нечеловеческих условиях? Только искать, кому выгодно.
Дело осложняется тем, что выгодно убийство Хуана было практически всем. Мало кто желал видеть его живым и здоровым. Наверное, только папа с мамой, да еще супруга – Мария Энрикес, хотя и непонятно, на кой черт он ей сдался. Может, Лукреция еще, да и то не факт. Остальным Хуан куда больше нравился в мертвом виде. Даже своим братьям. Поскольку про Гоффредо и его возможный мотив мы уже говорили, перейдем к Чезаре, тем более на протяжении нескольких веков его принято считать главным подозреваемым, проходившим по этому делу.
У Чезаре мотивов – хоть половником черпай. Прямо скажем, не шибко любил он брата. Когда Хуан еще не вернулся из Испании, Чезаре писал ему письма, где указывал на недопустимость легкомысленного поведения и слишком вольного образа жизни. Проще говоря, возмущался, что Хуан предпочитает женщин невысокой социальной ответственности своей высокородной и благонравной жене и супружеский долг исполнять не рвется (откуда только такие сведения?). Конечно, из Чезаре моралист еще тот, но, видимо, уже тогда братец его сильно раздражал.
Все стало гораздо хуже, когда Хуан нарисовался в Риме и получил из папенькиных рук командование папскими войсками и титул гонфалоньера церкви. С его, я извиняюсь, гонфалоньерскими достижениями мы уже имели удовольствие ознакомиться. Чезаре же имел просто невшибенное счастье все это наблюдать воочию и раздражался больше и больше. Кардинальская сутана, которую ему самому папа выдал из кладовой Ватикана по описи в комплекте с другими кардинальскими шмотками, шла ему, как корове седло и Соеву – пенсне. Какой из Чезаре духовный пастырь, смех один. Ладно еще, если бы он был вторым сыном. Тогда была бы определенная логика в распределении плюшек между папскими сыновьями: по старинной традиции именно второго сына в семье зачастую отдавали в церковнослужители. Традиции – дело такое, не отвертишься. Но многие историки сходятся на том, что из двоих сыновей именно Чезаре был старшим. В таком случае это вообще беспредел. С какой стати его к церковному делу пристроили, а для младшенького выхлопотали два герцогства, плюс командование папской армией доверили? А ты стой, как дурак, в сторонке с тонзурой на башке, смотри, как менее талантливый брательник делает все через одно место, и не вякай. Хотя ты, может, тот Браччано бы взял без шума и пыли. И вообще, из тебя бы куда более годный гонфалоньер получился, это всем очевидно, кроме папы, который, когда речь заходит о его любимчике Хуане, совсем теряет способность соображать.
